Железный Густав

Обоим возницам — в обход лошадей — подносят по стакану шампанского. Они кивают друг другу и, не покидая козел, вторично обмениваются рукопожатием. Гразмус с любопытством обнюхивает своего противника. Впрочем, это не столько любопытство, сколько прожорливость. Он тянется зубами к гирлянде буланого. Француз пугливо прижимает уши и угрожающе скалит желтые зубы…

Бурное ликование.

А вот и выстрел — старт!

— Трогай, Гразмус! — И Хакендаль натягивает вожжи, чтобы не дать гнедому войти в задор…

Но и француз, помня обещание, придерживает коня. Так, не спуская глаз с противника, чтобы не опередить его, но и не отстать, вступают они в состязание — черепашьим шагом!

Смех, крики… подзадоривающие возгласы…

— Огрей его как следует! Не финтите! Прекратить надувательство!..

Откуда-то вынырнул пунцово-красный Грундайс.

— Да поезжайте же, Хакендаль, о чем вы думаете? Вам ехать надо!

— Я сам себе не доверяю. А ну как Гразмус разойдется…

— Но только рысью, рысью, Хакендаль, заклинаю вас…

— Ну вот — понес!

Какой-то задетый в своей национальной гордости студент швырнул буланому в глаза свою шапку. Буланый как подскочит, а потом как помчит во весь карьер…

— Ах ты сволочь! — вскричал Хакендаль. — Продал, стервец!

Приходится Гразмусу отведать кнута. Хакендаль встал во весь рост. — Такого условия не было. Мы, немцы, не позволим себя побить! Пошел, Гразмус!

Кнута не жалеют ни один, ни другой. Забыты все обещания. Возницы нахлестывают коней, публика подхлестывает возниц.

— Поддайте ему, Хакендаль! — кричит Грундайс. — Германия,вперед!

А его контрагент и партнер по договору, обменявшийся с ним честным словом, с яростью кричит ему в лицо:

— Vive la France, en avant la France! [30]

— Германия!

— Франция!

— Жми!

— Врежь ему как следует, Хакендаль!

Как трещат и скрипят эти старые колымаги и как отважно они летят вперед! Лошади рвутся из постромков; размахивая кнутами и выпрямившись во весь рост, стоят возницы, гнедой догоняет, буланый понемногу сдает…

— Я тебе покажу, вероломная тварь! — надрывается разгневанный Хакендаль.

Он выровнялся с французом, да и цель уже близка… Буланый сбавляет бег, гнедой выходит вперед. Не иначе как Германия выиграет…

И вдруг тревожный треск. Оба извозчика следили друг за другом, но не следили за дорогой, их пролетки сшиблись, колеса сцепились, возницы покачнулись и, чтобы не упасть, ухватились друг за друга…

Так, тесно обнявшись, и приходят они к финишу — одновременно, верные своему обещанию!

14

Когда Хакендаль стал приближаться к родному городу, уже наступила осень. Его рыжеватая борода успела поседеть, а незапятнанно-белый при отъезде цилиндр, испещренный множеством инициалов и печатей, стал грязно-серым.

Хакендаля не узнать, так он изменился, и молодой Грундайс только ходит вокруг него да охает:

— Густав, дружище, да ты на себя не похож! С чего это вы так отощали, Хакендаль?

— Двадцать два фунта потерял в весе. Вот уж мать мне шею-то намылит! Она все время была против поездки!

— Но отчего же? Ведь еды вам хватало! Вас повсюду принимали как принца.

— Да что мне еда! Меня люди замордовали! И передать вам не в силах, господин Грундайс, до чего они мне осточертели. Видеть их больше не могу! Я и ехать-то норовил все больше задворками — где только можно было. Так и стоит в ушах их вечное «ура» да «Железный Густав»… А по совести сказать — ну что во мне такого? Ничего во мне такого нет! Никудышный старый лом!

Грундайс входит в раж. Как бы не сорвалась берлинская встреча, венчающая все путешествие! Старик устал и брюзжит, он совсем выдохся!

И Грундайс принимается его уговаривать. Просто обычная усталость с дороги — не больше! Да и не мудрено! Ведь он совершил нечто поистине замечательное, пусть почитает, что пишут в газетах. Весь Берлин радуется его приезду, точно светлому празднику.

— Не знаю, что ли, я наших берлинцев! Их хлебом не корми, дай только поглазеть на что-нибудь новенькое. Выкрась обезьяну в зеленый цвет да пусти ее гулять по городу, они за ней все, как за мной, побегут.

— Пустое вы говорите, Хакендаль! Вы не хуже меня знаете, что совершили своего рода подвиг. Да и для себя кой-чего добились. Обеспечили себе старость, вечер вашей жизни уже не будет омрачен заботами.

— А ну его, вечер моей жизни! Не нужна мне обеспеченная старость. Я с радостью опять сяду на козлы. Но только по-настоящему, как раньше. Ин-ко-гнито, понимаете? Меня уже тошнит от этого когнито!

— Хакендаль, дружище, Железный Густав, встряхнитесь! Будьте по-прежнему железным! Почитайте в газетах, какой вам готовят прием — целая программа, у вас сразу поднимется настроение!

Но Хакендаль только искоса метнул в Грундайса злобный взгляд.

— Не поминайте мне про газеты! Я на них зол! Чего только про меня не брешут!

— Господь с вами, Хакендаль! Разве про вас что плохое писали?

— Да не стоит и говорить. Они мне всё как есть отравили!

— Но что же случилось? Не таитесь! Облегчите душу, Хакендаль!