Железный Густав

Мальчики наслаждались непривычной свободой, они пили ее жадными глотками. Объявление войны, победоносное продвижение германской армии в Бельгии и Франции, все эти успехи преисполнили их неукротимым задором. Безотчетно чувствовали они себя представителями нации, побеждавшей народы всей земли, сыновьями и братьями героев. Когда улицы пестрели флагами и снова трезвонили колокола, возвещая падение Льежа или окружение Антверпена, они воспринимали это как свой успех, свою гордость, свою победу!

Бледный очкастый учитель из соседнего класса с умоляющим видом заглянул к ним в дверь.

— Мальчики! Мальчики!

— Потише там! Ему чего-то от нас нужно!

— Мой брат пишет, они нашли в каком-то погребе прорву винных бочек…

— Ну, ребята же! Господа!

— Да замолчите вы наконец!

— Они просто повыбивали у бочек днища…

— Тише, тише, вам говорят! — Учитель от гнева покраснел, как рак.

— Разве вы теперь у нас преподаете, господин профессор?

— Нет, я преподаю в классе рядом. Но вы подняли такой гвалт, что это становится невозможным!

— Здесь никто не поднимал гвалта!

— Кто это поднял здесь гвалт? Чур, не я! Может быть, ты?

— Вы сами подняли гвалт, господин профессор!

— Гвалт! Гвалт! А может, здесь есть кто по фамилии Гвалт?

— Постыдились бы, ребята! И вы называете себя немецкими мальчиками?! Немецкий мальчик повинуется, когда ему приказывают! Лишь тот, кто повинуется, сумеет потом повелевать!

Но ход был явно неудачный — мальчики встали на дыбы.

— Кто дал вам право нам приказывать?.

— Почему вы, собственно, не на фронте?

— На фронте можете приказывать!

— Кто не годен к военной службе, пусть помалкивает!

Учитель позеленел от злости.

— Постыдитесь… — только и мог он пробормотать. — Какая низость!..

Он сделал несколько шагов по направлению к кафедре, но передумал и бросился к двери.

С минуту длилось растерянное молчание. Мальчики почувствовали себя пристыженными.

Но тут раздался хриповатый, юношески ломающийся голос:

— Немец не говорит прости, а только до свидания!

Взрыв смеха.

— Боже, накажи Англию! — провозгласил другой.

Новый взрыв смеха.

— А также зануд-учителишек!

Неудержимый хохот.

Кто-то запел популярную в эти дни песню, песню мести и гнева:

Французы и русские нам нипочем,
Мы пулей спугнем их, проколем штыком.

Ее подхватывало все больше голосов. И так до самого припева, который с увлечением прогремел весь класс, — кто — перевесившись через спинку парты и выбивая такт крышкой, кто — прислонясь к классному шкафу: «У нас у всех одни заклятый враг — Англия!»

— Прошу замолчать! — раздался с кафедры тихий, но отчетливый голос.

Там стоял их учитель, их постоянный учитель, — когда они пели хором, он незаметно вошел в класс. Это был пожилой человек с высоким шишковатым лбом, отливавшим голубоватой белизной, с зачесанной назад огненно-рыжей гривой, в которой уже пробивались седые пряди. Голубые глаза его сверкали. Профессор Дегенер, невзрачный с виду человечек лет около шестидесяти, с торчащим брюшком, всегда как-то чудно одетый, преподавал у них латынь и греческий.

— По местам!

Мальчики, вполголоса переругиваясь, смущенно засуетились в проходах между партами.

— Да посторонись же, болван!

— От болвана слышу! А ты не спи на ходу!

— Ребята, жди беды!

— Плохо дело! Еще один карцер, и на меня напустится весь школьный совет.

— Дегенер зол, как сто чертей!

— Вы сегодня вели себя позорно, — обратился учитель к классу, в котором теперь стояла мертвая тишина. Он был бледен от гнева, его рыжая шевелюра пламенела. — И дело не только в том, что недостойно немецкого юношества ставить человеку в вину его телесный недуг… — Немецкая речь Дегенера звучала как перевод с его излюбленной латыни. — Это считается позором у всех народов земного шара, — и даже у англичан! Это везде считается позором! У господина кандидата Тулиба слабые легкие. И вот вместо того, чтобы отправиться в санаторий, куда его посылают врачи, он предпочел заниматься с вами, потому что Германия испытывает недостаток в людях. Таким образом не только там, но и здесь можно погибнуть на поле чести! Позор!..

Он стоял наверху, пылая, а они сидели внизу. Кое-кто опустил голову, другие растерянно смотрели в окно. Были, впрочем, и такие, кто открыто и смело глядел в глаза любимому, но теперь столь разгневанному учителю.

— Трое учеников, которые чувствуют себя особенно отягченными виной, отправятся в соседний класс и там перед всем третьим «А» попросят у господина Тулиба прощения. Но только по-настоящему, без словесных уверток — безоговорочное признание своей вины и раскаяние. Раскаяние!

Он снова оглядел с высоты свой класс.

— Я сейчас уйду и только спустя пять минут к вам вернусь. Тем временем договоритесь, какое возложить на себя наказание за столь позорную провинность…

— Ого! Вот дает! — растерянно шепнул кто-то из учеников.

— Итак, пять минут! — провозгласил профессор Дегенер и, еще раз оглядев свою паству, заковылял назад на тоненьких ножках, с достоинством вынося из класса свое яйцевидное брюшко.

— Каков гусь! — воскликнул кто-то с восхищением.