Железный Густав

Он лежал и глядел в небо — единственное, что он мог видеть, кроме самой воронки. Выглянуть наружу было опасно — с обеих сторон постреливали. Время от времени из французских окопов доносились слова команды. Как-то послышался даже смех. «Хорошо им смеяться, — думал закоченевший Отто. — Я чертовски замерз. До вечера окончательно превращусь в ледышку».

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, он стал следить за возобновившейся утром канонадой. Тяжелая — артиллерия понемногу раскачивалась — вдали ухнуло. «Это наши мортиры», — подумал Отто. Потом снова заговорили полевые орудия, но огонь был направлен куда-то в сторону. «Хорошо бы наши сегодня не слишком беспокоили французов. Ну и в мышеловку же мы угодили с лейтенантом!..»

Он посмотрел на лейтенанта. Тот лежал на дне воронки, свернувшись клубком, и перечитывал старые письма. Почувствовав взгляд Отто, он поднял голову и спросил:

— О чем задумались, унтер-офицер?

У лейтенанта было открытое лицо и ясный взгляд. Да и то, как он заговорил, понравилось Отто.

— Я думаю, господин лейтенант, хорошо бы у наших соседей французов выдался нынче денек поспокойней.

— Сегодня здесь вряд ли что будет, — сказал лейтенант. — И тем и другим досталось ночью. — Он внимательно вгляделся в унтер-офицера и спросил с неожиданной живостью: — Скажите, вы тоже чертовски мерзнете?

— Не говорите! Сапоги совсем прохудились, я уже месяц не знаю, что такое сухие ноги.

— У меня ноги тоже закоченели, хоть сапоги и целы. А есть у вас чем подкрепиться, унтер-офицер?

— Так точно, господин лейтенант! У меня еще добрых пол фляги вишневой наливки. Но я решил с этим не торопиться. До вечера нам отсюда не выбраться. Будет еще время выпить для бодрости.

— До вечера! Да вы вспомните, какие светлые стоят ночи! Месяц светит во все лопатки. А сигнальные ракеты! Это еще бабушка надвое сказала, выберемся ли мы сегодня.

— Да вот похоже, снег пойдет, — с надеждой сказал Отто.

— Снег! — фыркнул лейтенант. — С коих уже пор ждут снега! Кто его знает, когда этой распроклятой зимой соберется идти снег. Нет, нет, унтер-офицер, приберегите свою вишневую наливку на крайний случай. Насчет меня не беспокойтесь! Я запасся фруктовой водкой.

— Так точно, господин лейтенант! Фруктовая водка тоже хорошо согревает.

Оба надолго замолчали. Отто прислушивался к грохоту канонады, стараясь определить калибр орудия, траекторию полета, расположение батареи. Ничто так не успокаивает разыгравшиеся нервы, ничто так не помогает забыть страх. Напрягаешь слух до предела и забываешь о себе. Временами до него доносились обрывки французской речи. Французы, видимо, не унывали, несмотря на ночные потери.

— Экое свинство! — воскликнул вдруг лейтенант фон Рамин, даже не понизив голоса. — Слышите, унтер-офицер? Они там распивают горячий кофе! Какое бесстыдство хвалиться перед нами!

— Мы в это время тоже варим кофе, — заметил Отто.

— Вот то-то и оно! — добродушно рассмеялся лейтенант. — Когда лежишь в окопах, клянешь эту жизнь и дождаться не можешь смены. А с каким удовольствием мы бы сейчас забрались в сырой завшивленный блиндаж!

— Только тогда и смекаешь, как хорошо тебе было, когда попадешь в настоящую беду, — подтвердил Отто.

— Верно! — отозвался лейтенант. — Но, пожалуй, еще вернее сказать: в каком бы ты ни увяз навозе, нет уверенности, что тебя не ждет дерьмо еще похуже. Вы давно на фронте, унтер-офицер?

— С самого начала. С первого дня, господин лейтенант!

— Да вам, оказывается, повезло, приятель! — воскликнул лейтенант. — Вы еще испытали тот первый подъем, вы участвовали в победном марше! А я сразу со школьной скамьи попал в окопы, в эти плавающие в болоте окопы, в этой их вшивой Шампани. Вам не довелось там бывать, унтер-офицер?

— Как же, господин лейтенант, в долине Дормуаз.

— Вот и мы там лежали, приятель! Значит, вы можете себе представить, каково пришлось пареньку, только что со школьной скамьи, с еще не выветрившимся энтузиазмом и всякими высокими идеями. Сразу же — бух в эту топь и дерьмо, вшам на съедение! А вокруг озлобленные, мрачные, изверившиеся люди…

— Да, бывали дни, когда готов убить человека за то, что он не вовремя чихнул.

— Добро бы еще чихнул! — отозвался лейтенант угрюмо. — Единственно за то, что человек живет на свете — уже за это можно было его убить! Да, унтер-офицер! Сволочное было время. — Он осекся и мрачно заключил: —Впрочем, и сейчас оно не лучше.

— Глядя на вас, господин лейтенант, этого не скажешь. Такое у вас веселое, располагающее лицо.