“Это показалось ему необходимым. Не все необходимые действия очевидны”, – отвечал я. Мне и самому хотелось, чтобы мой друг был рядом, но что я мог поделать.
“А правда ли, что его отвлекли от происшедшего в Веберли Хаусе, какие-то личные неприятности”, – поинтересовался сэр Эндрю.
Вопрос этот вызвал нервную волну, пробежавшую вокруг стола. Отреагировал даже Эвертон, громко ударивший горлышком бутылки о край бокала.
Мой ответ должен был быть безупречным, учитывая создавшуюся обстановку. Вот как я ответил. Никакие личные обстоятельства не могут помешать моему другу оказать помощь тому, кто в ней нуждается. Кажется, с тех пор как он уехал, никто больше в Веберли Хаусе не умер.
По-моему, эти слова удовлетворили всех. По крайности, никто о причинах отсутствия Холмса больше спрашивал.
В целом об этом обеде у меня осталось непонятное впечатление. Собравшиеся вели себя совсем не так, как можно было бы от них ожидать. Никто не был озабочен приближением очередной ночи, никто не упомянул о таинственной и неотвратимой угрозе, затаившейся где-то под крышею дома. Даже сэр Эндрю, еще недавно прибегавший к маскировочным мерам, был теперь тоскливо задумчив и даже рассеян. Между тем было ясно, что мысли этих людей чем-то напряженно заняты.
Чем?!
Может, я что-то упустил, не заметил?
Но, что?!
Да, Шерлок Холмс прав, эта история запутана сверх всякой меры!
Сначала я предполагал осмотреть запертую дверь в винном погребе вместе с моим другом, по потом, особенно учитывая, что срок его возвращения неизвестен, принял решение действовать в одиночку.
И немедленно!
То есть нынешней же ночью. Благо у меня было все для этого необходимое. Во-первых, фонарь. Тот самый, с помощью которого нам было впервые освещено место преступления. Холмс настоял, чтобы он был доставлен в его комнату как вещественное доказательство. Неужели мой друг уже тогда предполагал, что в нем возникнет необходимость?! Во-вторых, набор изумительных отмычек из коллекции Холмса. Мой друг утверждал, что сыщик должен владеть преступным ремеслом лучше преступника, только тогда у него есть шанс его поймать. Ни один взломщик Лондона, а может быть, и всего Соединенного Королевства не обладает таким широким набором профессиональных инструментов, как тот, что я нашел в саквояже Холмса.
Важную часть снаряжения составляло устройство из моего личного арсенала. Имеется в виду мой револьвер. Осмотрев его и засунув в карман, я почувствовал себя несколько увереннее.
Перед тем как отправиться в подвал, я привел в порядок свои записи и оставил их в том месте, где Холмс, зная мои привычки, легко сможет их отыскать в случае моей гибели. Приходилось думать и такой возможности.
Между тем пробило половину двенадцатого. Правда, сказать, что дом замер в предощущении каких-то трагических событий, было нельзя. Я осторожно обошел его кругом, дыша сырым, осенним воздухом, и с удивлением обнаружил, что значительная часть окон в здании освещена. Горел свет у мисс Элизабет на третьем этаже, горел свет и в комнатах сэра Гарри и сэра Тони. Горел свет и в библиотеке, где инспектор Лестрейд с доктором Бредли играли в шахматы и пили херес. Оставалось определить, где находится Эвертон. Надо думать, делает приготовления к завтраку. Если так, то это плохо. Значит, он находится в буфетной, дорога в подвал пролегает как раз мимо нее.
Я снарядил фонарь, положил в карман пиджака пару свечей, незаметно похищенных из столовой, и коробок со спичками. Свечу в фонаре я, разумеется, не зажигал. Быть темным в темноте, это самое укромное состояние.
Продефилировав вниз по лестнице перед невидимыми лицами бесчисленных Блэкклинеров, я свернул налево. Пересек холл. Попал в коридор правого крыла. Несколько осторожных шагов – как хорошо, что я догадался надеть мягкие домашние туфли – и я у дверей библиотеки. Дверь эта была приотворена. Сыщик во мне победил джентльмена, и я заглянул. За столом с двумя подсвечниками, пылающими как две неопалимых купины, сидели Лестрейд с доктором. Судя по тону их речей, они уже давно перешли с шахмат на карты, и с хереса на джин. Беседа их состояла из обмена невнятными колкостями. В их времяпрепровождении была одна польза – они не могли помешать мне в моих занятиях.
Ступая еще более осторожно (от библиотеки до столовой, как я заметил накануне, был опасный участок трескучего ясеневого паркета), я отправился дальше. Я тенью проплыл футов около пятнадцати. Со стороны я в этот момент вполне мог сойти за привидение. Но, как часто случается в жизни, за опасным участком следовал еще более опасный.
Коридор от столовой сворачивал к дверям буфетной. Кроме того, слева стена коридора превращалась в последовательность высоченных, ничем не задрапированных окон, выходящих на лужайку перед парадным фасадом. Меня можно было обнаружить с обоих флангов. Мои армейские воспоминания говорили мне, что нет положения опасней. Но другого пути к лестнице в подвал не имелось.
И я рискнул.