Железный комендант

– Решайтесь, – строго добавил Лю.

– Сколько?

– Мне надо узнать у нее, – уклончиво ответил Лю.

– Так позвони и узнай, – приказал Храмской, теряя терпение. В мыслях он уже катил в микроавтобусе, забитом наркотиками и баксами под самую крышу.

– Я не могу ей так просто позвонить. Это может вызвать подозрение, – возразил Лю, – отправлю ей сообщение, а она мне перезвонит, когда сможет.

Лю достал сотовый, начал писать сообщение. Храмской кружил вокруг него, изнывая от нетерпения, попытался отобрать сотовый, чтобы ускорить процесс, но потом отстал, увидев, что Лю написал всего лишь несколько слов на английском и уже отправил.

– Когда она ответит, я вам позвоню, – пообещал старик, засовывая сотовый в карман.

– Погоди, а может, она сейчас позвонит, – схватил его за рукав Храмской. У него стояла такая надежда в глазах, что Лю даже стало жаль его разочаровывать.

– Нет, она не позвонит, у нас договоренность: выждать час, а потом звонить, – извиняющимся тоном произнес Лю.

– А давай я пива куплю, посидим, подождем, – предложил Храмской, хлопнув по-свойски старика по плечу.

– Я не пью, – скривился Лю, но настойчивый Виктор Борисович не ушел. Он остался на складе вместе с ним ожидать звонка.

Сначала Храмской сидел на старом драном кресле в углу дежурки и пытался смотреть телевизор, потом вскочил и стал нервно расхаживать по комнате, едва ли не каждые пять минут переспрашивая Лю, почему его человек не звонит. Лю в ответ только пожимал плечами. Он действительно не знал этого. Шли часы, солнце клонилось к закату, а звонка все не было. Храмской матерился, снова метался из угла в угол. Около одиннадцати все-таки не выдержал и, не стесняясь в выражениях, раскритиковал нерасторопность осведомителя, а затем сказал, что поедет домой. Лю облегченно вздохнул.

* * *

Цзянь Бо прохладно относился к древним традициям своей страны, так как большую часть жизни провел за границей, занимаясь всем, что приносило доход. Человеческая жизнь для него ничего не стоила. Он никому не доверял и считал, что уважения достойны лишь сильные, которые жестко правят слабыми. Он не доверял даже собственному брату. Женщины для него были низшими существами, служащими для удовлетворения его потребностей. Свободное от разбоев, вымогательств и грабежей время Цзянь Бо проводил в компании проституток, оглушенный наркотиками и алкоголем. Когда дела шли неважно, он обычно посылал всех, уединялся в своих шикарных апартаментах, чтобы покурить опия и забыть обо всех проблемах. Курение опия – это единственная китайская традиция, которую он уважал. Ему было даже не лень изучить литературу по этой теме. Первые сведения о свойствах опия встречались еще в книге рецептов «Средние страны», появившейся в 973 году. Именно с тех пор китайцы стали разводить мак. Его народ позаимствовал у мусульман способ «варить» мак и из полученного опия делать «хлебцы», но «хлебцы» не получили такого широкого признания, как курение опиума.

У Цзянь Бо в коллекции было двенадцать трубок, каждая из которых являлась настоящим произведением искусства. Одни были богато украшены драгоценными камнями и сделаны из слоновой кости, другие – из ценных пород дерева с отделкой из золота и серебра. Была трубка из чистого золота. Однако самым ценным приобретением в своей коллекции Цзянь Бо считал набор опиумных аксессуаров из серебра. Эксперт заверил его, что набору не менее тысячи лет. Коммунисты в Китае запрещали курить опий, поэтому эта процедура становилась для Цзянь Бо вдвойне приятной.

Молоденькая девушка, доставшаяся ему за долги, прислуживала хозяину у дивана. Цзянь Бо полулежал с трубкой в руках, с полузакрытыми глазами, а она вязальной спицей доставала по капле черную вязкую массу из нефритовой коробки, что стояла на небольшом столике рядом с диваном вместе с остальными курительными принадлежностями, и вкладывала хозяину в трубку. Цзянь Бо медленно, как в полусне, подносил трубку к стоявшей возле него лампе и, глубоко затягиваясь, вдыхал дым. Ритуал повторялся многократно. Девушка наполняла трубку раз за разом в абсолютном молчании. Цзянь Бо вдыхал дым и прислушивался к своим ощущениям. Сначала, как обычно, притуплялись зрение и слух. Мысли ползли в голове все медленнее и медленнее, как тяжелые слепые улитки. Наступал момент, когда они полностью исчезали из сознания и голова становилась чистой и ясной, словно у новорожденного. В этот момент не было ни желаний, ни тревог, ни волнений. Окружающий мир терял свою значимость. Даже собственное «я» исчезало. Оставалась только пустота и удовольствие от того, что тебе ничего не надо.