Железный король

Во время переезда из Парижа в Понтуаз графиня Маго, мерно покачиваясь на своих носилках, думала лишь об одном: каким образом умилостивить короля Филиппа Красивого. Но мысли разбегались. Слишком много различных соображений, слишком много страхов, а главное, безумный гнев против дочерей и кузины, против их идиотов мужей, против неосторожных их любовников, против всех тех, кто из легкомыслия, в ослеплении или уступив плотским порывам грозил разрушить умело возведенное здание ее могущества, – все это мешало ей сосредоточиться. Чем теперь станет графиня Маго? Матерью разведенных принцесс – и только. И она решила взвалить всю тяжесть преступления на Маргариту, чтобы обелить двух других преступниц. Во-первых, Маргарита – не ее дочь. Кроме того, она старшая, и, следовательно, ей можно поставить в вину, что она увлекла на греховный путь младших своих невесток.

Робер Артуа вел кавалькаду крупной рысью, как бы желая подчеркнуть свое рвение. Он не без удовольствия поглядывал на пышную грудь Беатрисы д’Ирсон, стан которой красиво покачивался в такт лошадиной рыси, но с несравненно более острым удовольствием смотрел на бывшего каноника, неуклюже подпрыгивающего в седле, и уж совсем расцветал от счастья, слыша стенания тетушки. Всякий раз, когда его дородную родственницу подкидывало на ухабах и она испускала жалобный стон, он словно невзначай переводил коней на галоп. Немудрено, что графиня Маго вздохнула с облегчением, когда перед путниками выступили наконец над кронами деревьев башни Мобюиссонского замка.

Вскоре кортеж въехал в ворота. Во дворе и в самом замке царила глубокая тишина, нарушаемая лишь мерным шагом лучников.

Маго вылезла из носилок и обратилась к первому попавшемуся стражнику:

– Где король?

– Его величество творит суд в капитульном зале.

В сопровождении Робера, Тьерри д’Ирсона и Беатрисы графиня Маго тут же направилась к аббатству. Несмотря на всю свою усталость, шагала она быстро и решительно.

В этот день капитульный зал являл необычное зрелище: меж серых колонн, под уходящим ввысь холодным сводом не видно было монахинь, которые обычно собирались здесь для молитвы; перед своим государем застыл в молчании весь королевский двор.

Когда графиня Маго вошла, кое-кто оглянулся в ее сторону – и по залу пробежал шепот. Голос, который мог принадлежать одному лишь Ногарэ, читавшему приговор, умолк, и король обменялся многозначительным взглядом со своим непреклонным советником.

Графиня без труда протиснулась вперед – присутствующие расступались перед ней. Она заметила короля, который восседал на троне, с короной на голове, со скипетром в руке. Лицо его было еще холоднее, чем обычно, а взгляд – еще неподвижнее. Казалось, Филипп Красивый отрешился от всего земного. Разве, выполняя свой страшный долг, как то завещал ему дед, Людовик Святой, не представлял он здесь божественное правосудие?

Изабелла, Ангерран де Мариньи, его высочество Валуа, его высочество д’Эвре сидели на скамьях рядом с тремя королевскими сыновьями и владетельными баронами. Перед возвышением на каменных плитах стояли на коленях три молоденькие монашенки, низко склонив обритые наголо головы. Немного позади, у подножия трона, красовался Ален де Парейль, главный исполнитель королевских приговоров. «Слава тебе, Господи, – подумала Маго. – Мы поспели вовремя. Судят каких-то монахинь по обвинению в колдовстве или содомском грехе».

И она поспешила к возвышению, где ей полагалось сидеть по праву рождения и еще потому, что графиня Маго носила высокое звание пэра Франции. Вдруг она почувствовала, что ноги у нее подкосились: одна из коленопреклоненных преступниц подняла голову, и графиня узнала в кающейся монахине собственную дочь Бланку. Три монахини были тремя принцессами – им обрили головы и надели на них власяницу. Графиня Маго зашаталась и глухо вскрикнула, будто ее ударили кинжалом в грудь. Машинальным движением она уцепилась за руку племянника, который оказался рядом.

– Увы, тетушка, слишком поздно; мы приехали слишком поздно, – сказал Робер Артуа, который самозабвенно упивался своей местью.

Король кивнул головой, и хранитель печати возобновил прерванное чтение.

В наголо обритых головках бургундских принцесс суровый голос Ногарэ рождал целую вереницу унизительных картин. Краска залила лицо графини Маго, и она содрогнулась от стыда, того самого стыда, который терзал трех принцев, трех мужей, ставших всеобщим посмешищем, – они сидели перед королем, низко склонив головы, как три преступника.

– «…Заслушав показания и признания вышепоименованных Готье и Филиппа д’Онэ, вследствие чего установлено существование любовной связи между ними и Маргаритой и Бланкой Бургундскими, заключить сих последних в крепость Шато-Гайар и держать их там до тех пор, пока Господь не призовет их к себе».

– Пожизненное заключение… – пробормотала графиня Маго. – Их осудили на пожизненное заключение…