Железный король

– Итак, ваше высокопреосвященство, – все так же спокойно ответил Толомеи, – ничего нового к тому, что я вам только что говорил, добавить не могу. Вся эта суматоха была совершенно излишней. Поговорите-ка с коадъютором, заставьте его принять мое предложение, пока еще есть время. Иначе…

И, не закончив фразы, банкир направился к двери и молча распахнул ее. Жан де Мариньи так же молча вышел из комнаты.

Сцена, которую в тот самый день устроил коадъютор своему брату архиепископу Санскому, была весьма бурной. Когда случай неожиданно столкнул обоих Мариньи, до сего дня мирно шествовавших по одному и тому же пути, когда оба они очутились вдруг без привычных личин, в первозданной наготе души и сердца, они сцепились, как враги.

Коадъютор осыпал младшего брата упреками, обливал его презрением, а тот огрызался трусливо и подло.

– Конечно, теперь вы можете воротить от меня нос, – кричал младший Мариньи. – А у вас-то самого откуда вдруг такие богатства? От евреев, с которых вы спустили шкуру! От тамплиеров, которых вы поджаривали на костре! Я ведь действовал по вашему примеру. И я немало вам послужил; послужите же и вы мне в свою очередь.

– Знай я, каков ты на самом деле, никогда бы я не сделал тебя архиепископом! – кричал старший Мариньи.

– Вы же сами прекрасно понимаете, что никто, кроме меня, не помог бы вам осудить тамплиеров.

Да, коадъютор прекрасно знал, что лицу официальному порой приходится идти на недостойные сделки. И теперь он пожинает плоды своих деяний в своем собственном доме – вот что угнетало его больше всего. Если человек может продать свою совесть за какую-то митру, этот человек может и преспокойно украсть, может стать изменником. И таким человеком был его родной брат. Такова правда…

Ангерран де Мариньи взял со стола пухлую связку бумаг – тщательно разработанный проект ордонанса против ломбардцев – и яростно швырнул ее в огонь.

– Столько труда, и все зря, – проговорил он. – Столько труда!

Глава VII Тайны Гуччо

Поместье Крессэ, залитое весенним солнцем, в лучах которого казалась совсем прозрачной молодая листва, а гладь Модры отливала серебром, жило в памяти Гуччо как блаженное видение. Но когда октябрьским утром юный сиенец, то и дело оборачиваясь в седле – поглядеть, скачут ли за ним его оруженосцы, – поднялся на холмистую гряду, опоясывающую угодья Крессэ, он невольно спросил себя, уж не сбился ли он с пути. Под хмурым октябрьским небом деревенский замок как-то осел, будто врос в землю. «Неужели и башенки были такие низкие? – думал Гуччо. – Неужели достаточно полугода, чтобы все стало совсем другим?» Осенняя распутица превратила пустынный двор в болото, где лошади увязали по самые бабки. «Во всяком случае, – снова подумал Гуччо, – вряд ли кому придет в голову искать меня здесь». Бросив поводья хромоногому слуге, который поспешно подковылял к гостю, Гуччо приказал:

– Живо оботри соломой лошадей и засыпь им овса.

Дверь замка отворилась, и на крыльцо вышла Мари де Крессэ.

– Мессир Гуччо! – воскликнула она.

Она так удивилась появлению юного сиенца, что побелела как полотно и бессильно оперлась о косяк двери.

«Да она и в самом деле красавица, – подумал Гуччо. – И она, видно, совсем меня не разлюбила…» И вдруг стены, покрытые извилистым узором трещин, стали совсем гладкими, а башенки выросли до прежних, весенних размеров.

Но Мари уже с криком вбежала в дом:

– Матушка! Мессир Гуччо приехал!

Мадам Элиабель шумно приветствовала дорогого гостя, облобызала его в обе щеки и прижала к своей могучей груди (не скроем, что образ юного итальянца смущал вдовий покой ее ночей). Потом, взяв Гуччо за обе руки, хозяйка ввела его в дом, усадила за стол и велела принести вина и паштетов.

Гуччо растрогался радушному приему и объяснил хозяйкам причину своего неожиданного появления: он уже в пути решил сказать им, что приехал в Нофль навести порядок в местном отделении, где дела шли из рук вон плохо. Служащие не удосужились даже взыскать долги. При этих словах мадам Элиабель обеспокоилась.

– Но вы же нам дали год отсрочки, – произнесла она. – Урожай мы собрали самый жалкий и не сумели еще…

Тут Гуччо произнес длинную речь, из коей явствовало, что владельцы замка Крессэ – его друзья и, следовательно, он не дозволит никому их беспокоить. Мадам Элиабель пригласила гостя переночевать. В городе, заявила она, он нигде не найдет таких удобств и такого общества.

Гуччо охотно согласился и велел принести свои пожитки.

– Я захватил с собой, – сказал он, – кое-какие ткани, которые, надеюсь, придутся вам по вкусу, и еще кружев. А Пьеру и Жану я привез двух хорошо обученных соколов, с помощью которых они, надеюсь, еще удвоят свои охотничьи успехи, если только это вообще возможно.