Железный король. Узница Шато-Гайара. Яд и корона

Рассказывая Клеменции эту забавную историю, Людовик надеялся отвлечь ее от печальных мыслей. Но его попытка не удалась. Клеменция даже не пошевелилась и по-прежнему пристально глядела на мужа; никогда еще она не казалась ему такой прекрасной с распущенными золотыми волосами, падающими до пояса. Темы для дальнейшей беседы решительно не находилось, и Людовик прибег к последнему ресурсу.

– Ах да, – продолжал он, – мессир Толомеи как раз сообщил мне, что его юный племянник, которого я посылал к вам в Неаполь вместе с Бувиллем, окончательно поправился и скоро приедет в Париж. В каждом своем письме к дяде он превозносит доброту, которую вы к нему проявили.

«Да что с ней, в конце концов? – думал король. – Даже не поблагодарила». Будь на месте Клеменции любой другой человек, Людовик уже давно бы впал в ярость, но ему не хотелось доводить дело до первой супружеской сцены. Он овладел собой и снова попытался завести разговор.

– Думаю, что на этот раз положение в Артуа уладится, – заявил он. – Я очень рад, что дело улаживается. Встреча в Компьене, куда вы так мило согласились меня сопровождать, принесла желанные результаты, и вскоре я соберу Большой совет, дабы вынести окончательное решение и заключить договор между графиней Маго и ее баронами…

– Людовик, – вдруг прервала его Клеменция, – отчего скончалась ваша первая супруга?

Людовик подался вперед всем телом, как будто ему нанесли удар под ложечку, и с минуту ошалело глядел на Клеменцию.

– Она умерла… она умерла, – произнес он, нервно двигая руками, – умерла от грудной лихорадки, от которой задохнулась, как мне передавали.

– Людовик, можете ли вы поклясться в этом перед Богом?

– В чем я должен клясться? – Сварливый повысил голос. – Не в чем мне клясться. Чего вы добиваетесь, что хотите знать? Я вам сказал то, что сказал, и прошу этим удовольствоваться, больше вам знать нечего.

С этими словами он торопливо зашагал по опочивальне. Шея, открытая до ключиц глубоким вырезом ночной сорочки, побагровела; большие тусклые глаза заблистали тревожным блеском.

– Не желаю! – заорал он. – Не желаю, чтобы со мной о ней разговаривали! Чтобы никогда не разговаривали! А уж вы – во всяком случае! Запрещаю вам, Клеменция, хоть когда-нибудь произносить в моем присутствии имя Маргариты.

Приступ кашля прервал его вопли.

– Можете ли вы поклясться мне перед Господом Богом, – повторила Клеменция, и голос ее был отчетливо слышен во всех уголках опочивальни, – можете ли вы поклясться, что ее кончина совершилась без вашей воли?

Гнев у Людовика обычно затемнял разум. Вместо того чтобы просто отрицать факты или скрыть смущение притворным хохотом, он яростно выкрикнул:

– А если бы и так? Уж кому-кому, а вам меня упрекать совсем не пристало. Это не моя вина, во всем виновата Мария Венгерская!

– Бабушка? – пробормотала Клеменция. – При чем тут моя бабушка?

Сварливый понял, что совершил оплошность, и это лишь подстегнуло его гнев. Но было слишком поздно идти на попятный. Он почувствовал себя в ловушке.

– Конечно же, во всем виновата Мария Венгерская, – повторил он, – это она требовала, чтобы свадьбу сыграли еще до лета. Ну а я пожелал, слышите, только пожелал… чтобы Маргарита до этого времени померла. Пожелал вслух, а меня услышали – вот и все! Если бы я тогда не высказал своего желания, не быть бы вам королевой Франции. Не стройте из себя невинность и не упрекайте меня за что не следует; вас это вполне устраивало и вознесло так высоко, как вы и надеяться никогда не могли.

– Ни за что бы я не согласилась, знай я только, какой ценой все это куплено! – закричала Клеменция. – Из-за этого преступления, Людовик, Бог и не дает нам с вами ребенка!

Людовик круто обернулся и застыл как оглушенный на месте.

– Из-за этого преступления и из-за всех остальных, совершенных вами, – продолжала королева, поднимаясь со скамеечки. – Вы велели убить вашу жену. Вы велели повесить на основании ложных доносов мессира де Мариньи и заточили в темницу советников вашего отца, которые, как меня уверили, были честными его слугами. Вы велели пытать тех, кто имел несчастье вам не угодить. Вы посягали на жизнь и свободу чад Божьих, и вот почему Бог сейчас карает вас, препятствуя дать жизнь собственному чаду.

Людовик, оцепенев, смотрел, как она приближается к нему. Итак, оказывается, на свете имеется еще третий человек, которого не трогают его вспышки, который умеет обуздывать его ярость и торжествовать над ним. Отец, Филипп Красивый, подавлял его своим авторитетом, брат, граф Пуатье, – своим умом, и вот вторая жена – своей верою. Мог ли он даже вообразить себе, что судья предстанет перед ним в их супружеской спальне в облике прекрасной женщины, чьи волосы разметались по плечам, как хвост кометы?..

Лицо Людовика жалобно скривилось, сейчас он напоминал ребенка, готового разреветься.