Железный король. Узница Шато-Гайара. Яд и корона

С того самого дня, как Робер Артуа отличил его от всех прочих крестьян в поместье Конш и приблизил к своей особе, Лорме, как говорится, ни на шаг не отходил от хозяина. Было даже забавно смотреть, как этот низенький, коренастый, уже полуседой человечек хлопотал вокруг молодого великана, пекся о нем, как нянька, следовал за ним по пятам, старался уберечь от опасности. Коварство его было столь же велико и столь же полезно для Робера, как и его поистине безграничная преданность. Это он в ту роковую ночь, когда братья д’Онэ попались в ловушку, доставил их под видом лодочника к Нельской башне.

Занималась заря, когда наши всадники достигли ворот Парижа. Они пустили шагом своих лошадей, от которых уже валил пар. Лорме то и дело громко зевал. Хотя Лорме стукнуло все пятьдесят, он не хуже любого молодого конюшего переносил самые длительные переезды, но не переносил раннего вставания – не выспавшись, он впадал в мрачность.

На Гревской площади, как и обычно, уже толпился народ: каждое утро здесь собирался простой люд в надежде получить работу. В толпе сновали десятники, руководившие королевскими стройками, владельцы речных судов: они вербовали подмастерьев, грузчиков и рассыльных. Робер Артуа пересек площадь и въехал в улицу Моконсей, где проживала его тетушка Маго Артуа, графиня Бургундская.

– Видишь ли, Лорме, – пояснил великан, – я хочу, чтобы эта разжиревшая сука от меня первого узнала о своем несчастье. Вот и наступило лучшее утро в моей жизни, большего удовольствия я еще никогда не получал. Даже самое хорошенькое личико молодой, страстно влюбленной красотки не доставит мне такого наслаждения, как та богомерзкая рожа, которую непременно скорчит моя тетушка, когда услышит рассказ о том, что произошло в Мобюиссоне. Пусть едет в Понтуаз, пусть своими руками готовит себе гибель, пусть ревет перед королем, пусть сдохнет от досады.

Лорме сладко зевнул.

– Сдохнет, ваша светлость, сдохнет, – пообещал он, – будьте покойны, вы уж постараетесь, чтобы сдохла.

Они подъехали к роскошному особняку, принадлежащему графам Артуа.

– И подумать только, что мой дед выстроил эти хоромы, и подумать только, что мне полагалось здесь жить! – продолжал Робер.

– Будете жить, ваша светлость, будете.

– А тебя я произведу в привратники и назначу тебе жалованье сто ливров в год.

– Спасибо, ваша светлость, спасибо, – ответил Лорме таким тоном, будто уже стоял в богатой ливрее, исполняя свои обязанности, и будто сто золотых уже лежали у него в кармане.

Робер Артуа соскочил со своего першерона, бросил поводья Лорме и, схватив деревянный молоток, принялся стучать в дверь, которая затрещала под градом ударов.

Грохот потряс весь дом сверху донизу. Створка двери приоткрылась, и на пороге показался страж достаточно крепкого телосложения и с внушительной дубинкой в руках, одного удара которой было достаточно, чтобы уложить на месте быка. Сон мигом соскочил с него.

– Кто таков? – спросил он, возмущенный нахальством гостя.

Робер Артуа, не отвечая, оттолкнул слугу и вошел в дом. В коридорах и на лестнице царило оживление: с десяток слуг и служанок убирали барские покои, мыли полы, вытирали пыль. При виде незваного гостя у многих вытянулись лица. Но Робер, не обращая ни на кого внимания, расталкивая челядь своей тетушки, поднялся во второй этаж, где были расположены покои графини Маго, и так зычно крикнул «эй», что целый табун лошадей взвился бы от страха на дыбы.

На крик выскочил перепуганный слуга с ведром в руке.

– Где тетушка, Пикар? Мне необходимо немедленно видеть тетушку.

Пикар, малый с приплюснутым черепом, покрытым реденькими волосами, поставил на пол ведро и ответил:

– Они завтракают, ваша светлость!

– Пусть завтракает! Мне-то что за дело! Предупреди ее о моем приезде, да поживее!

Поспешно придав своей физиономии удрученное и испуганное выражение и скорбно скривив рот, Робер Артуа последовал за слугой в опочивальню графини Маго; под его тяжестью дрожали половицы.

Графиня Маго Артуа, правительница Бургундии, носившая титул пэра Франции, была могучая дама лет сорока, ширококостная, с массивной фигурой и крутыми бедрами. Ее некогда прекрасное лицо, превратившееся теперь в бесформенную, заплывшую жиром маску, сияло спокойной и горделивой уверенностью. Лоб у нее был высокий, выпуклый, волосы темные, почти без седины, над верхней губой чернели заметные усики, подбородок был слишком тяжелый, а губы слишком яркие.

Все в этой женщине: черты лица, руки, ноги, равно как вспышки гнева, страсть к стяжательству, любовь к власти – было непомерно огромно. С энергией опытного военачальника и упорством прожженного крючкотвора она переезжала из Артуа в Бургундию, посещала свой двор в Аррасе, а затем свой двор в Доле, зорко следила за управлением двух своих графств, требовала полного повиновения от своих вассалов, не мучила людей понапрасну, но, обнаружив врага, разила его беспощадно.