— Как? Что? Макс? — он побежал на балкон, застегивая ширинку джинсов. — Он разве еще не вернулся?
— Нет! — Яна бросилась в след. Ее стан облегало тонкое кожаное одеяние черного цвета, а по левому боку сверху вниз спускался разрез, заполненный тонированной сеточкой, меняющий свою ширину в зависимости от прекрастности мест женского тела и, в итоге, ниже бедер он становился не разрезом, а самим платьем, местом, позволяющим увидеть одну из самых превосходных частей тела. Ее золотые волосы заплескались в воздухе от ветерка, ворвавшегося в открытое окно балкона.
Гена обшарил весь балкон глазами, будто Максиму могло бы придти в голову спрятаться под столом, и только потом посмотрел на гладкие отражающие ворота. Они были подняты. Гена с неведомой злости ударил кулаком по стене из гибкого стекла, его желто-белые волосы спали на глаза, скрипнули друг о друга зубы. Тишина, забренчали только вибрации прозрачной стены. Средний казанок на кулаке Гены поспешно восстановил разбитую кожу.
— Черт! — прошипел Гена. — Кому мой брат так нужен?!..
Волнение Яну постепенно покидало. Она молчала, смотря на ворота. В зеленых глазах мелькали какие-то отражения, появлялись разные видения, воспоминания. Губы дрогнули.
— А может, он пошел погулять? — беспристрастно спросил Гена.
— Нет! Я чувствую его! Он где-то рядом, но я не знаю где!..
— Сейчас отыщем! — воскликнул Гена, заметив вбежавшую взбудораженную Сати.
Яна почувствовала волшебную дрожь по телу и помутнение рассудка, стала терять
равновесие. Ей казалось, будто что-то горячее и бесформенное бестелесное обнимает ее мозг и сдавливает, причиняя не боль, а неизвестное наслаждение. Но все исчезло также моментально, как и появилось. Она присела в кресло и прошептала:
— Глазами ты его не найдешь!
Сати только и делала, что водила глазами с одного на другого. Она еще туманно понимала, что Максим пропал, особенно, о чем говорит Яна.
— Он рядом, но ощущение его близости интенсивно уходит. — продолжила Яна. — Его опять убили.
Максим видел всю Солнечную систему как на ладони. Точнее он не видел, а знал так, будто всю жизнь был астрологом. Кроме Солнечной системы он видел и другие соседние системы. Галактика казалась ему одной большой комнатой, другие галактики — другие комнаты. Но сильнее всего его удивило не это, а тучи и тучи людей в виде ярких точек! У них нет ни тел, ни глаз, нет ничего, они просто есть и светятся. Некоторые скопления походи на очередь, они решали, кто в какого младенца в утробе матери спустится на Землю. Максим понимает их, может сам ответить, но не хочет. Или вернее сказать, не успевает!
Звезды, планеты, астероиды, кометы — ощущение, рисующее картину всего этого, постепенно смазывалось, становилось растянутым и мутным. В Черную дыру полетел, подумал Максим, но обогнул ее, не прикладывая никаких усилий. Туда улетели другие многочисленные яркие точки, а он все рассекал бесконечные пространства. Внезапно вдали появилось Солнце. Как Максиму показалось, оно что-то говорило, но понять что, не успел, потому что его контур за тысячные доли секунды промелькнул в стороне, а впереди вырос огромный бело-голубой шар — Земля. Потом глубокая темнота, ощущение замерзающего тела, плотская боль.
Максим видел подобную картину каждый раз, когда умирал, и каждый раз не успевал ничего толком обдумать. Поэтому, когда он вновь возвращался в тело, он почти никаких деталей не помнил.
Он лежал на холодном асфальте лицом вниз. Редкие застывшие лужицы на нем неторопливо растапливало Солнце, хотя и стояло довольно высоко. Часы приближались к полудню. Максим попытался двинуть руками, чтобы подняться, но ничего не вышло. Тогда он открыл глаза и отодрал щеку ото льда, посмотрел исподлобья вперед: два солнечных блика двигались к нему какими-то странными перерывами. То отдалялись, то приближались, но в целом становились все ближе и ближе. Блики напомнили ему о видении, о способных общаться светящихся точках. Но раз под ним была стылая земля, значит, это не те точки. Это что-то другое, более приземленное. Вскоре Максим различил четыре тонкие линии около бликов, которые рисовали контуры двух красивых ножек, шагающих к нему. А еще через некоторое время увидел свое раздвоенное отражение: одна половина лица в правой ножке, вторая — в левой. Максим узнал эти ножки, эти зеркальные колготки, в которые они были облачены, и только приподнял голову еще чуть выше, чтобы разглядеть лицо, как в щеку врезался твердый черный сапожок. Последовал второй удар, третий, четвертый попал в бровь, порвав ее, а пятый превратил рот в кровавое месиво. Женщина вскрикивала от усердия и ненависти и никак не могла остановиться. Злость заставляла ее пинать и пинать Максима по лицу. Черные сапожки превратились уже в багровые, с них летели брызги крови, когда вдруг сильный громкий голос остановил ее:
— Успокойся! — человек, похожий на гору мышц, приближался к ней сзади. — Что ты делаешь? Тебе мало его убийства для мести?
Инга последний раз ударила каблуком Максима по уху и яростно развернулась: