Железный начдив Азин. Между красными и белыми

Итак, бойцов – уйма, недостатка в ружьишках тоже нет: что дальше? А дальше развёртывалось действо, ради которого и была заварена каша: тщательный учёт всех местных запасов хлеба. Принимались, не щадя себя, считать – долго и скрупулёзно, до третьих петухов. Наконец, сосчитали. Часть сразу же шла на бесплатный паёк сельским беднякам и ревизорам-босякам.

А теперь – что там с излишками? На сельском сходе объявляется, чтобы в течение трёх дней каждый свёз на определённый ссыпной пункт лишнее количество зерна. Пока обескураженные крестьяне хмуро чешут затылки, продотряд уходит дальше (не далее деревни-другой), поддерживая постоянную связь с тем самым ссыпным пунктом.

Затем вступает в силу следующая, самая ответственная, фаза принудительно-реквизиционной хлебозаготовки. Выясняется, что хлеб (как, впрочем, и оружие) кто-то сдал, а кто-то и не совсем торопится. Ну, с первыми всё понятно: получи, паря, мизерную денежку из расчёта по твёрдой цене, возьми расписочку и… живи дальше (по сути, не умри – так засохни!). С укрывателями же начинается серьёзная работа. Именно здесь помощь членов комбедов нужна как нигде. Для самих же комбедовцев наступал их звёздный час (или час расплаты – кому как виделось). Мечтой же для любого деревенского бедняка-неудачника, как мы уже говорили, было поквитаться и с соседом-кулаком, и с местным мельником-хапугой, и даже с каким-нибудь более удачливым старым приятелем Гришкой или Мишкой, отбившем однажды у одного из комбедовцев местную красавицу Дашутку (Марфутку, Глашутку – и так до бесконечности).

Стоит ли удивляться, что эти жадные до чужого активисты, в одночасье оказавшиеся почти былинными героями из воплотившейся в жизнь сказки, старались как могли. Во-первых, отрабатывая дармовой паёк, они безошибочно указывали бойцам из продотрядов местных кулаков (ну и, разумеется, всяких-разных подкулачников – как, например, старый обидчик, что когда-то увёл подружку).

А во-вторых, «пройдясь по сусекам», вся эта голодная свора приступала к «справедливому распределению», ибо каждому члену комбеда выделялся процент с реквизированного. В общем, «кто был ничем», тот становился если и не кем-то, то, по крайней мере, человеком уважаемым, одетым и обутым, да ещё и при власти – опасной для односельчан власти. Некоторым вообще везло: однажды возвращалась та самая Дашутка – во как! Ну, это ли не сказка?

Это у тех, кто отобрал. А каково обобранным? Многие уходили в лес. Чаще те, кто не сдал винтовку, но лишился припрятанного хлеба. Сбивались в мелкие отряды. Если вдруг в глухом месте попадалась продотрядовская подвода, громили, хлеб забирали; активистов же когда просто разоружали (предварительно хорошо отмутузив), но иногда убивали, причём зачастую достаточно жестоко. Бывало, что гибли и те, и другие – в любом случае, каждого из них заставила погибнуть Советская власть…

Мильоны – вас. Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы,
С раскосыми и жадными очами!..

В последний раз – опомнись, старый мир!

На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!

Строки Блока, наполненные гордостью и обидой, писались в январе 1918 года – в самый переломный момент истории страны. Россия входила в крутое пике. Вернуть всё обратно на круги своя оказалось невозможно.

Впереди маячило зарево Гражданской войны.

* * *

Надо сказать, Вятскому краю с продразвёрсткой «повезло». Хотя бы потому, что первый петроградский продотряд работал аккурат на её территории – в Сарапульском уезде (ныне относится к Удмуртии). Для питерцев работы оказалось невпроворот. Как оказалось, вятские местные Советы сдавать излишки не торопились, а сбывали перекупщикам в разы дороже.