Железный пират (сборник)

— Ну, это-то пустяки, не забудьте, что у вас есть еще армия на континенте и шесть тысяч славян, стоящих здесь лагерем. Почему бы им не присоединиться тоже к генералу, чтобы помочь ему водворить мир в Италии? Если вы полагаете, что в сердцах ваших соотечественников нет действительной вражды к Франции и что сенат не совсем верно истолковывает их чувства, — генерал будет очень рад слышать это.

Беатриса медленно покачала головой.

— Нет, я не верю в это, синьор, — ответила она, — каждый венецианец думает то же, что и я, самый счастливый день в нашей жизни будет тот, когда последний француз покинет наш город. Если я и отправлюсь к Наполеону, так только для того, чтобы просить его справедливости. Я не могу поступить иначе, я должна буду говорить с ним откровенно. Вы хорошо это знаете сами, синьор Вильтар. Дело проиграно, но справедливость должна все же восторжествовать — другого ничего не могу я сказать вашему генералу.

— Он большего и не спросит у вас, маркиза. Я уже со своей стороны постараюсь о том, чтобы между вами не произошло каких-нибудь недоразумений. Не отправимся ли мы сегодня ночью в Верону? Граф, я уверен, будет к вашим услугам. Ведь не правда ли, Гастон, для тебя все равно — ехать в Париж или в Верону? В Падуе стоят наши гусары, я прикажу им явиться сюда, чтобы эскортировать вас, пусть они явятся сюда к шести часам.

Беатриса ничего не возразила на это, но глаза ее старались не встречаться с глазами любимого человека. Что касается графа, сердце его билось так сильно, что он с трудом перевел дыхание раньше, чем ответить:

— В шесть часов я буду готов, Вильтар.

И затем он спросил:

— Значит, мы тронемся ровно в шесть? А якорь поднят?

— Разве вы не слышите, что как раз теперь поднимают якорь? Может быть, маркиза захочет взглянуть на эту процедуру, на палубе сегодня прохладно.

Беатриса встала, не говоря ни слова, и, заколов свою черную мантилью бриллиантовой брошью, она молча последовала за Гастоном наверх. Ей страстно захотелось проститься еще раз со своей дорогой родиной. Ничто не могло обмануть ее, ничто не могло смягчить для нее этого расставания; она хорошо знала, к чему оно должно было привести ее. Благодаря ее собственному поступку, благодаря ее желанию спасти родной город, она сама добилась того, что ей приходится навсегда покидать свою Венецию. Никогда уже она снова не поселится в ней, думала она, а между тем, каждый камень здесь был ей дорог, все кругом было полно воспоминаний о ее детстве, когда ей были чужды все интриги, все осложнения, которые влечет за собой жизнь. Она была убеждена в том, что больше уже не увидит Венеции, но все же даже в эту горькую минуту она не могла не сознавать, что поступила правильно и жалеть ей не о чем.

Вильтар стоял рядом с Беатрисой и, прислушиваясь к веселому пению матросов, смотрел на чудный город, расстилавшийся перед его глазами, и думал свои думы. Он говорил себе: «Вот здесь стоит жена француза, которая скажет Наполеону о том, что ей пришлось бежать из Венеции, так как она советовала своим соотечественникам перестать наконец убивать живущих в Венеции французов. Она умна, хорошо образованна, красива. Бонапарт сумеет справиться с ней и заставит ее поступать так, как он захочет. Он дорого заставит заплатить этих венецианских трусов за их обращение с ней. Директория в Париже услышит о том, что он выступает в защиту француженки, и будет весьма довольна им. Правда, мой друг Гастон очутился здесь не вполне уместно, но в этом отношении я уже дам нужный совет генералу, и он сделает все, что я скажу ему, да, надо будет разлучить этих голубков, пока еще не поздно, иначе произойдет Бог знает что».

Что думала Беатриса? Она думала только о своей родине, о своем отечестве. Будет ли она в состоянии отвратить от Венеции удар, который должен был сразить ее? Беатриса знала, что любимый ею человек стоит рядом с ней, но она старалась не думать о нем, чтобы не отвлекаться от мысли о своем несчастном городе.

Гастон, в свою очередь, тоже стоял погруженный в мечты. Он думал о том, что только в прошедшую ночь научился, наконец, понимать эту женщину, он только теперь почувствовал, что для него жизнь без нее не будет иметь уже больше никакой ценности. Он решил, что отныне уже ничто не будет в состоянии разлучить их, и он посвятит всю свою жизнь ей, с тем, чтобы наслаждаться неизведанным еще блаженством.

Между тем «Мирабо» тихо снялся с якоря и, подгоняемый благоприятным ветром, быстро стал удаляться от Венеции, которая в скором времени превратилась в маленькую черную точку на горизонте, быстро исчезнувшую вслед за тем из глаз.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Верона XVII