Железный пират (сборник)

Действительно ли погиб этот человек, покончил ли он с этой жизнью, которая являлась сплошным рядом самых ужасных преступлений, или же он каким-нибудь чудом нашел себе спасение в то время, когда я спал, я не мог решить. Вдруг я ощутил на себе тот шелковый пояс, о котором мне говорил Блэк. Ощупав его, я определил, что он весь был набит камнями. Тогда мне все сразу стало ясно: этот человек даже в последний момент своей жизни подумал обо мне, надел на меня свой пояс и завязал его крепким морским узлом. Значит, до самой последней минуты он сохранил свою привязанность ко мне. Но ведь эти драгоценные камни представляли собой часть награбленных им богатств! При мысли об этом у меня появилось непреодолимое желание сорвать с себя этот пояс и бросить все заключавшиеся в нем драгоценности, в море. Но мои закоченевшие пальцы не могли распутать узел.

Наконец я очутился на палубе «Надежды» — так называлось немецкое судно. Меня обступили офицеры, все пожимали мне руки, говорили какие-то слова.

Члены экипажа столпились вокруг меня и громким радостным криком приветствовали мое спасение. Но я чувствовал такую непреодолимую слабость, что едва осознавал, что происходит вокруг, и не мог отвечать этим добрым людям. Мои спасители ласково повели меня вниз, в каюту капитана, и уложили в его постель. Машинально опустившись на нее, я тут же лишился чувств, но вскоре, как оказалось, обморок перешел в крепкий сон, длившийся несколько часов.

Когда, выспавшись как следует, я открыл глаза мне принесли тарелку горячего бульона и стакан крепкого вина. Это значительно подкрепило мои силы и я почувствовал себя как бы воскресшим к новой жизни. Совершенно очнувшись, я заметил, что с меня сняли платье и сменили белье. Пояс мой, то есть Блэка, лежал у меня в ногах нетронутый. Он не был тяжелым, так как камней в нем было не очень много. Сделан он был из шелкового шарфа и плотно зашит на концах. Я долгое время не решался распороть его. Но потом, захватив зубами узелок нитки, откусил его и потянул за нитку. Тогда мне на колени выпали из пояса один за другим крупные алмазы самой чистой воды. Такой красоты камней я никогда не видел. Я невольно залюбовался ими, восхищенный и ослепленный их блеском, и продолжал тянуть нитку, пока не распорол весь пояс. На коленях, на одеяле у меня лежало теперь не менее пятидесяти великолепных алмазов, огромный изумруд, несколько превосходных черных жемчужин и несколько редких по своей красоте рубинов. Тут же была сложенная в несколько раз записка, в которой я прочел эти трогательные слова: «Сын мой, — я вас считаю своим сыном и потому говорю вам: сын мой, возьмите эти камни, они добыты честным путем, так что ваша совесть не будет упрекать вас за них. Позвольте мне написать вам, пока еще можно, что я, видит Бог, любил вас. Не забудьте этого, сын мой и вспомните об этом, когда начнете забывать капитана Блэка!».

Больше ничего! Я читал и перечитывал эти строки и едва верил своим глазам. Эти камни — их было тут по меньшей мере на пятьдесят тысяч фунтов стерлингов — представляли собой громадное состояние, совершенно неожиданно упавшее мне с неба. Я проворно оделся, собрал камни обратно в пояс и, завязав их просто в узел, который затем повесил себе на шею, вышел на палубу.

День был ясный и радостный, но мне почему-то не верилось, что от безымянного судна и его экипажа не осталось нигде ни малейшего следа.

«Надежда» шла в Кенингсберг, но мне удалось сговориться с капитаном, и он любезно согласился зайти в Сусемптон, чтобы высадить меня там: меня непреодолимо тянуло поскорее увидеть своих друзей, очутиться на родине. Перед тем как расстаться, я уговорил капитана Вольфрама принять от меня на память один из моих алмазов, а другой продать и вырученные деньги поделить между членами экипажа. Затем, трогательно простившись, я сел в шлюпку, которая должна была отвезти меня на берег. Но, проезжая мимо разных судов, я вдруг узнал в числе других мою яхту «Сельзис» и Дэна, расхаживавшего взад и вперед по палубе. По моей просьбе шлюпка «Надежды» пристала к яхте и я дрогнувшим от волнения голосом окликнул Дэна.

— Эй, кто там? Спусти лестницу, Даниэль!

— Эй! Эй! — воскликнул старик. — Что это, или я брежу, или это наш господин! — И старик вдруг засуетился, стал кидать канат, словом, совсем потерял голову, приговаривая все время: «Вот видит Бог, это наш господин! Ну да, конечно, это он или я пьян!».

XXV. Мое удивление

Я взбежал по трапу прежде, чем старый Дэн успел прийти в себя от радости и удивления. Тогда старик подбежал ко мне и, потрясая мою руку, уставился на меня, как бы желая увериться, что ему не грезится.

— Где же Родрик и Мэри? — спросил я.

— Там, внизу, спят, покушали и легли отдохнуть. Хотите, я разбужу их?