Железный поход. Том второй. Рай под тенью сабель

Все как будто идет своим чередом: девушки смиренно подходят к воде с тяжелыми кувшинами на плечах… Поодаль, в тени чинары сидят молодые парни… Кто-то вертит в руках кеманчу, кто-то держит у губ свирель… Длиннокосые гурии ставят на камни звонкую ношу… Юноши продолжают болтать меж собою, словно не видят ясноокой красоты, точно устали от знакомых картин… Но все это только мнимая видимость. Давно натянуты луки внимания, дрожат в нетерпении стрелы желания, и вот… срывается тетива ожидания… Юноша бросает беглый взгляд на желанную, но брошенный мужчиной-горцем взгляд выразительнее тысячи слов и клятв… И если он подхватывается ответным взглядом девушки, то значит, пущенная стрела страсти – попала в цель, значит, есть надежда… и первая тайная тяга друг к другу – дала всходы…

Две зимы назад люди из аула Дзахо Бехоева праздновали ежегодный священный праздник, данный Аллахом всем правоверным – Курбан-байрам²⁵, в соседнем селении за перевалом. Много собралось людей: радость, как и горе, заставляют человека проделать далекий путь. В такие дни в аулах говорят и поют даже камни.

Веки Дзахо вздрогнули от воспоминаний о своей любимой, бурно клокочущая кровь ударила в голову, заиграла сердцем, но он не шелохнулся, продолжая пронзать светлеющую тьму своим соколиным взором, слушая голоса тишины, потягивая горьковатый дымок из отцовской трубки с длинным костяным чубуком на тонкой медной цепочке, неспешно, шаг за шагом, вспоминая их первую встречу.

Глава 3

Был канун праздника – все вокруг пело, плясало, смеялось, уважаемые люди аула Дзахо убеждены: «Песни – это потоки с гор. Песни – стремительные гонцы, вестники с поля битвы. Песни – кунаки, друзья, нежданно прибывшие в гости. Берите пандур, чонгур, чаган, зурну, бубен, барабан, берите просто таз или медную тарелку. Бейте ладонью о ладонь! Бейте каблуками о землю. Слушайте, как сабли ударяются о сабли! Слушайте, как звенит камушек, брошенный в окно любимой. Пойте и слушайте наши песни. Они послы печали и радости. Они грамоты чести и храбрости, свидетельства мысли и дел… Всадника они заставляют сойти с коня и заслушаться. Пешего они заставляют вскочить в седло и лететь, как птица!»²⁶

На плоских крышах саклей вершился ритуал: резали баранов. Они не блеяли, сбившись в гурт, затравленно глядя на своих уже приконченных собратьев. Их скрытую черно-белыми рунами плоть корежила предсмертная судорога. Но беспощадны и быстры крепкие руки резника, еще недавно простиравшиеся к Аллаху. Из вспоротого бараньего горла ручьем хлещет кровь, а над саклями, что густо облепили склоны ущелья, уже ползет и клубится сизоватый дым, начиненный дразнящими запахами парного мяса, лепешек и паленой шерсти…

На утоптанной площади возле скромного медресе²⁷, мало чем отличавшегося от обычной постройки, три свежепросмоленных дымом гнезда для пивных котлов. В каждом котле варилось праздничное ячменное пиво. И в каждом можно бы без стесненья танцевать лезгинку… Тут и там утопающие в чаду, усталые, но радостные хозяйки готовили яства. Мужчины, как и надлежит мужчинам, степенно и чинно сидели в кунацких, делясь новостями: гости – своими, хозяева – своими, такими же горскими; молодежь балагурила, смеялась, аксакалы и семейные мужи рассуждали о русских солдатах и казаках, о воинстве Шамиля, о грядущих судьбах родной Ичкерии.

Дзахо со своими друзьями протиснулся в тесный круг, где звучали старинные песни и новые… Песни праздничные и боевые. Длинные и короткие. Печальные, но больше веселые, потому что радость сошла на горы – светлое торжество Курбан-байрам! «Меж двух морей, Черного и Каспия, и много далее воспевают тебя правоверные!» Слова молитв и песен называют они, словно бусины, на серебряную струну. Слова возникают в устах певцов и дервишей²⁸ и летят, попадают в цель, точно стрелы, выпущенные опытной рукой воина. Песни вьются и уводят вдаль, подобно горным тропам, по которым можно уйти и на край света, где место лишь ангелам-забанийа да сотканным из бездымного огня джиннам.

…Ай, дай, далла-лай. Далла-далла-дулла-лай!..

– «Аулы приближаются, когда звенят сабли», – говорят наши смельчаки. Но ничто не сокращает дороги до родных стен так, как звон кум'yза или панд'yра²⁹. Зачем стоите в стороне, родные? Аргунские папахи нам не чужие, проходи веселись, брат!

…Ай, дай, далла-лай!!

Юноши с благодарностью склонили головы на приглашение белобородого статного старца. Ханпаша Ахильчиев был старший член рода. Морщины полегли на его лице, подобно тропам и ущельям в горах. Ханпаша вместе с другими старейшинами по праву являлся хозяином торжества и эту обязанность исполнял мастерски. Царственно брал он в левую руку обгорелое древко с румяным, сочащимся жиром шашлыком, в правую – закованный в черненое серебро рог, и обращался с молитвой к Творцу.