Железный посыл

— С таким значком, — сказал ветврач, — куда хочешь пустят.

— Во всяком случае, на любой ипподром в любой день, — добавил Драгоманов.

— Что же мне на ипподроме делать? — засмеялась секретарша. Но, видно, заинтересовалась, и вообще драгомановский подарок ей понравился.

— Как что? Придете к нам в день больших призов. Сколько публики! Генералы, маршалы, министры… Найдете себе жениха…

— У нее есть жених! — закричало сразу несколько голосов.

— Хорошо, — не унимался Драгоманов, — выберете себе лошадку, сделаете ставку и выиграете…

Тут уж тишина наступила мертвая.

— Как же это так? — едва слышно выговорил кто-то.

Драгоманов, видно, понял, что вожжи у него в руках. Стоя посредине комнаты, как памятник Котовскому, он сказал стихи, которые каждый из нас знает наизусть: жокей писал.

Полны трибуны. Флаги реют.

И марш торжественно звучит,

И солнце, что ни миг, щедрее

На землю шлет свои лучи.

Потом он указал на меня:

— Рекомендую, мастер-жокей международной категории Николай Насибов! Вот он выиграл за свою жизнь призов, наверное, на миллион рублей. Не себе в карман, разумеется, а государству. У него глаз точный. Приходите, — обратился он к секретарше, которая уже была под гипнозом, — он вам подскажет верняка, на кого поставить, а я как директор уж посмотрю на это сквозь пальцы ради такого случая!

Никто уж и не вспоминал ни про бумаги, ни про карантин, ни про ящур. Взаимные обиды испарились. Драгоманов окинул взглядом комнату, всех в ней сидящих, и, кажется, встретившись с каждой парой глаз, на него устремленных, сказал:

— Всего вам доброго, товарищи!

Не то под аплодисменты мы выходили, не то на руках нас несли. Мне даже казалось, будто звучит оркестр. Таковы были торжество и восторг. Автобус наш тронулся, все махали вслед. Секретарша, выбежав на мороз неодетой, стояла позади всех, но она готова была прыгнуть с крыльца прямо к нам в фургон.

— Да, Коля, — рассуждал Драгоманов, вновь укладываясь на сено, — жизнь — дорога извилистая. Надо повернуть налево, а ты идешь как бы направо и вдруг оказываешься с левой, с нужной тебе стороны. Особенно в нашем деле… особенно в нашем конном деле…

Он устроился, задумался, а через некоторое время запел:

Ты гуляй, гуляй, мой конь,

Пока не поймали.

Как поймаю, зауздаю

Ше-елковой уздою…

Мелькнуло в окошке фургона слово «Москва».

5

Не успели мы с дороги копыта обмыть, а нас уже вызвали на совещание. Собрались конноспортивные школы, коневоды, был и министр, наш, сельскохозяйственный. Небольшой, подвижный, в жокейских формах и фанатически преданный лошадям, он сразу же увидал меня.

— Молодец, как всегда! Но все-таки чуть-чуть просидел.

Я сверкнул глазами на Драгоманова. Министр перехватил мой взгляд.

— Нет, нет, — сказал он, — успех значительный. Шутки ли, в элитную головку попал. Все газеты пишут: «Анилин и Насибов: они угрожали Морскому Орлу». Морской Орел — это, конечно, горы Гималайские, не достанешь. Пока не достанешь… А вот Динамита и Барбизонца ты вроде бы просто недоглядел.

Я не счел нужным оправдываться.

— Как он? — озабоченно спросил министр. — Корм проедает? В порядке? Мне показалось, когда я его в последний раз смотрел, что правое переднее копыто у него с легкой трещиной.

— Смазываем и делаем теплые соляные ванны, — отвечал Драгоманов. — На ночь глину кладем. Это ведь наследственное. Вся линия Золотого Руна страдала плохими копытами. У Кормильца еще ничего! Правда, на крымские грязи его было бы неплохо отправить…

— Доложите и дайте смету, — сочувственно отозвался министр.

— Василий Васильевич, давай начнем, — обратился к нему председательствующий.

В своем слове министр сказал:

— Друзья! Агитировать за лошадь в наши дни не приходится. Товарищ маршал рассказывал, что после его недавней статьи «На коня!» к нему поступает астрономическое количество писем, и все примерно такого содержания: «Мы готовы, как наши отцы и деды, нестись за Вами в бой. Но где конь?»

В углу стола устроился маленький, плотно сбитый, типичнейший конник. Много раз был чемпионом в прыжках через препятствия. Сидел на лошади, как клещ, — я и назову его Клещ, — а перейдя на тренерскую работу, точно так же вцепился в свое дело. Он распространял всюду школы верховой езды, захватил в Москве часть большого парка и питал, я знаю, наполеоновские планы по захвату ипподрома: «Превратить его в пункт проката!»

Рядом с Клещом, приземистым и не комнатным, сидел элегантный, вежливый, но с хваткой тоже нечеловеческой, тренер по выездке.

— В лошади, — говорил министр, — нужна классность.

— И массовость! — вставил Клещ.

— Одно без другого существовать не может, — отвечал министр. — Излишне объяснять, каков уровень требований к современной лошади.

Необходимо освежить кровь — такова была мысль нашего министра. Положение на мировом рынке взвинчено до крайности. Цены растут.