Железный посыл

А дело было так. Возвращались мы вечером с уборки, и к нам возле самого выжеватовского дома подошел человек и сказал, что у него есть продажный Святой Симеон. Я уже говорил вам, что каждый представитель этой линии известен всему скаковому миру. Обмана тут быть не может. Это был Сэр Патрик, не без фляйерства, но все же чистейший Святой Симеон, и по удивительно сходной цене. Только мы хотели с этим человеком условиться, как на машине подкатил Выжеватов и, увидев незнакомца, бросился к нам бегом. А человек этот пропал.

— Ребята, ребята, — не находил себе места Выжеватов, — вы это что? Вы это с кем? Хотя бы меня и детей моих пожалейте, я вас прошу. Я сорок лет с Россией торгую, и вы мне фирму не подводите, никаких переговоров ни с какими случайными людьми.

На аукционе, между прочим, человек этот появился, но Выжеватов от нас не отходил ни на шаг, и он держался в тени.

— Какой же это из Святых Симеонов? — спросил еще раз Пламмер.

Драгоманов взглядом дал ему понять, что бизнесмены таких вопросов не задают.

— Ладно, — сказал Пламмер, — подумайте.

А спутник его сказал, что мистер Пламмер очень просит нас с ним пообедать.

— Нет, — сказал Драгоманов, — это мы его приглашаем. У нас есть картошка, селедка и черный хлеб. (У нас имелся такой специальный гостевой набор, пользовавшийся большим успехом у высшего дипломатического круга.)

Пламмер не только сразу согласился, но еще сказал, что хотел бы купить весь имевшийся у нас черный хлеб.

— Не продажный, но мы подарим.

За повара был доктор. Это дело он знал не хуже своего коновальства. У него даже такое фирменное блюдо было — «коновальское»: готовил он его после холощения жеребцов из того, чего сам же несчастных коней лишал. Такое блюдо среди конников считается даже обязательным — вроде ритуала: скорее у них все заживет! Но доктор на это был мастер, что холостить, что потом жарить: пальчики оближешь! А уж картошку с селедкой да с луком он как-нибудь да по охоте мог изготовить.

И вскоре мы уже окружили дымящийся котелок.

Пламмер причмокивал. Пламмер качал головой. Пламмер рассуждал:

— Мы, американцы, ищем духовных путей возвращения на родину. Делали мы Америку, делали, многое сделали: автомобили, автоматы, холодильники, стиральные машины, телевизоры, противозачаточные средства… Нет, чего-то не хватает! Делаем, делаем, а что-то все равно не получается. Тут мы вспомнили: родина! Отчий дом! Мы вспомнили: кто из нас швед, кто немец, кто англичанин, я — русский.

— «Оглянись на отчий дом» — есть такой американский роман, — сказал переводчик.

— Да, — подтвердил Пламмер, — но у того же автора есть роман «Домой все равно не вернешься», и сам он, этот автор, не дожил до сорока лет.

Пламмер усмехнулся и после обеда предложил нам поехать с ним посмотреть землю, которую он покупает здесь для конефермы: хочет учиться у английских «бридеров», знатоков породы.

— Мистер Пламмер, — пояснил его спутник, — коневод начинающий. Еще дилетант. Его дело — текстиль, гостиницы, газеты и такси. А лошади — для души.

Я вспомнил, что в Америке, когда скакал я на Анилине, мы то и дело видели «Пламмер» — на вывесках, на рубашках, на авторучках. Гостиница была «Пламмер», и на попоне, которую подарили Анилину, стояло «Пламмер». Но как-то в голову не приходило, что за этим стоит реальный человек, да еще из Куро-гиберники.

На пути, в машине, попали мы на некоторое время в атмосферу деловой жизни мистера Пламмера.

— Душить, душить и еще раз душить их, негодяев, — говорил он своему спутнику, которого называл Смит, о каких-то поставщиках шерсти. — Или же купить их на корню! А что Австралия?

Смит ответил, что Австралия пока молчит.

— Подлецы! Закажи на завтра три билета. Вылетаем. Надо скупить на корню их там, вместе с пастбищами.

— Смотрите, какой замок, — сказал переводчик.

— Плевать я хотел на замок, — отозвался Пламмер, — не занимаюсь замками. Вот церковь небольшую, православную, на вывоз, но чтобы подлинная, примерно семнадцатый век, я бы взял.

— Смит, — обратился он снова к спутнику, — соедини меня с братом. Надо будет решить, кто будет разделываться с этими новоявленными «Джонсон энд Джонсон». Н-негодяи! Дай знать Картеру, что о’кэй, я покупаю все его дело на корню.

— Джонни, — так называл Смит Пламмера, — можешь ты хотя бы полчаса в день говорить не о деле? Тебе же советовали доктора, иначе это плохо кончится. Сколько же еще ты денег собираешься сделать, прежде чем умрешь? Давай лучше поговорим о лошадях.

При слове «лошади» в свирепом взгляде Пламмера мелькнула теплая искра, но тут же он сказал:

— Бизнес есть бизнес, мой Смит.

А на прощание он нам заметил:

— Подумайте, прошу, подумайте! Мне было бы приятно сознавать, что мой Слепой Музыкант отправляется на землю моих отцов.

* * *

Утром переводчик открыл газету и охнул.

— Пламмер умер…

«Скоропостижная смерть американского магната», — шли заголовки на том месте, где еще недавно писали про нас.