Железный поток

- Товарищ Кожух!

Кожух подымает голову. Двое стоят веселыми ногами.

"Канальи!.. успели..."

Но на них молча смотрит.

- Так что, товарищ Кожух, не перескочить нам по шаше, - всех перебьет Грузия. Зараз мы были, как сказать, на разведке... добровольцами.

Кожух, так же не спуская глаз:

- Дыхни. Да не тяни в себе, дыхай на мене. Знаешь, за это расстрел?

- И вот те Христос, это лесной дух, - лесом пробирались все время, ну, надыхали в себе.

- Хиба ж тут шинки, чи що! - подхватывает с хитро-веселыми украинскими глазами другой. - В лиси одни дерева, бильш ничого.

- Говори дело.

- Так что, товарищ Кожух, идем это мы с им, и разговор у нас сурьезный: али помирать нам тут усем на шаше, али ворочаться в лапы козакам. И помирать не хотится, и в лапы не хотится. Как тут быть? Гля-а, за деревьями - духан. Мы подползли - четверо грузин вино пьют, шашлык едят; звесно: грузины - пьяницы. Так и завертело у носе, так и завертело, мочи нету. Ливорверты у их. Выскочили мы, пристрелили двоих: "Стой, ни с места! Окружены, так вас растак!.. Руки кверху!.." Энти обалдели, - не ждали. Мы еще одного прикололи, а энтого связали. Ну, духанщик спужался до скончания. Ну, мы, правду сказать, шашлык доели, оставшийся от грузин, которые заплатить должны, - жалованье большое получают, - а вина и не пригубили, как вы, одно слово, приказ дали.

- Та нэхай воно сказыться, це зилье прокляте... Нэхай мени сковородить на сторону усю морду, колы я хочь нюхнул его. Нэхай вывернэ мени усю требуху...

- К делу.

- Грузин оттащили в лес, оружие забрали, а остатнего грузина приволокли сюды, и духанщика, чтобы не распространял. Опять же ветрели пять мужчинов с бабами и с девками, - здешние, с-под городу, нашинские, русские, у них абселюция под городом, а грузины азияты, опять же черномазые и не с нашей нации, до белых баб дюже охочи. Ну, все бросили, до нас идут, сказывают, по тропкам можно обход городу сделать. Чижало, сказывают - пропасти, леса, обрывы, щели, но можно. А в лоб, сказывают, немысленно. Тропинки они все знают, как пять пальцев. Ну, трудно, несть числа, одно слово, погибель, а все-таки обойтить можно.

- Где они?

- Здеся.

Подходит командир батальона.

- Товарищ Кожух, сейчас мы были у моря, там никак нельзя пройти: берег скалистый, прямо обрывом в воду.

- Глубоко?

- Да у самой скалы по пояс, а то и по шею, а то и с головой.

- Та що ж, - говорит внимательно слушавший солдат, в лохмотьях, с винтовкой в руке, - що ж, с головой... А есть каменюки наворочены, с гор попадали у море, можно скочить зайцами с камень на камень.

К Кожуху со всех сторон ползут донесения, указания, разъяснения, планы, иногда неожиданные, остроумные, яркие, - и общее положение выступает отчетливо.

Собирает командный состав. У него сжаты челюсти, колкие, под насунутым черепом, недопускающие глаза.

- Товарищи, вот как. Все три эскадрона пойдут в обход города. Обход трудный: по тропинкам, лесами, скалами, ущельями да еще ночью, но его во что бы то ни стало выполнить!

"Пропадем... ни одной лошади не вернется..." - стояло запрятанное в глазах, чего бы не сказал язык.

- Имеется пять проводников - русские, здешние жители. Грузины им насолили. У нас их семьи. Проводникам объявлено - семьи отвечают за них. Обойти с тыла, ворваться в город...

Он помолчал, вглядываясь в наползающую в ущелье ночь, коротко уронил:

- Всех уничтожить!

Кавалеристы молодецки поправили на затылках папахи:

- Будет исполнено, товарищ Кожух, - и лихо стали садиться на лошадей.

Кожух:

- Пехотный полк... товарищ Хромов, ваш полк спустите с обрыва, проберетесь по каменьям к порту. С рассветом ударить без выстрела, захватить пароходы на причале.

И опять, помолчав, уронил:

- Всех истребить!

"На море грузины поставят одного стрелка, весь полк поснимают с каменюков поодиночке..."

А вслух дружно сказали:

- Слушаем, товарищ Кожух.

- Два полка приготовить к атаке в лоб.

Одна за одной стала тухнуть алость дальних вершин: однообразно и густо засинело. В ущелье вползала ночь.

- Я поведу.

Перед глазами у всех в темном молчании отпечаталось: дремучий лес, за ним кремнистый подъем, а над ним одиноко, как смерть с опущенным взором, отвес скалы... Постояло и растаяло. В ущелье вползала ночь. Кожух вскарабкался на уступ. Внизу смутно тянулись ряды тряпья, босые ноги, выделялось колко множество теснившихся штыков.

Все смотрели, не спуская глаз, на Кожуха, - у него был секрет разрешить вопрос жизни и смерти: он обязан указать выход, выход - все это отчетливо видели - из безвыходного положения.

Подмываемый этими тысячами устремленных на него требующих глаз, чувствуя себя обладателем неведомого секрета жизни и смерти, Кожух сказал:

- Товариство! Нам нэма с чого выбирать: або тут сложим головы, або козаки сзаду всих замучут до одного. Трудности неодолимые: патронов нэма, снарядов к орудию нэма, брать треба голыми руками, а на нас оттуда глядят шестнадцать орудий. Но колы вси, как один... - Он с секунду перемолчал, железное лицо окаменело, и закричал диким, непохожим голосом, и у всех захолонуло: - Колы вси как один ударимо, тоди дорога открыта до наших.