— Основные проблемы, — улыбнулся Блюмляйн. Он протянул стакан, и марионетка поспешила наполнить его. Хойст слегка поерзала в кресле и запустила палец под рукав платья. Ответная улыбка, но никаких чувств, кроме расслабленности.
Приглашение в личный кабинет руководителя на вечернее развлечение считалось публичным признанием, признаком расположения к кладу. Но приглашение в частном порядке на обед вдвоем означало нечто большее. Единственными, кто их здесь видел, были охранники, личные секретари и обслуживающие марионетки; все, за исключением секретарей, считались ничем в обширной социальной сети РеМастированных. Что он имел в виду? Особые распоряжения? Определенно не попытка обольщения — вкусы обердепартаментсекретаря лежали в абсолютно другой плоскости, — однако она не считала себя достаточно значимой для встречи по причинам иного свойства. Единственной вещью, которую каждый РеМастированный приобретал прежде всего, был чувствительный нос для определения своего сравнительного статуса, и такое осторожное тайное свидание просто не имело никакого смысла, под каким углом ни смотри. Разве только Блюмляйн по какой-то необъяснимой причине решил произвести ей оценку для роли своего социального партнера. Замечательно, если это остро отточенный почет.
— Мне бы хотелось услышать краткое перечисление
— О да. — Поршия встряхнулась. «Идиотка! — выругалась про себя она. — Что еще могло быть». — Скотт допустил на Москве промашку. Или скорее умудрился произвести нечто нецелесообразное. Результат оказался, скажем, не таким, какого мы ожидали. Погибли шестнадцать ubermenschen, не говоря уж о потере целого клиентского мира, находившегося менее чем в восемнадцати месяцах от открытой фазы-два рестабилизации, что стало главным его промахом. Кроме того, испытание оружия — нарушающие причинно-следственную связь устройства его марионеток были протестированы, — вероятно, привлекло внимание Врага. Прямо говоря, он совершил двухуровневую ошибку; изменил своему виду и, что еще хуже, уничтожил целую систему. Это стало, так сказать, бедствием, и Скотт знал, что возникнет нездоровый интерес, если не обеспечит компенсирующий положительный результат.
— Хм. — Блюмляйн нахмурился, нечто напоминающее огонек удивления промелькнуло в его глазах.
На сцене, сзади Поршии, три или четыре марионетки представляли эротическое шоу; Поршия развернула кресло под таким углом, чтобы одновременно смотреть представление и видеть обердепартаментсекретаря.
— Жонглирование на канате над пропастью давняя и почетная традиция, как известно. — Улыбка, отнюдь не дружелюбная. — И какие же долгосрочные планы строил Скотт?
— Полагаю, собирался захватить власть на Новом Дрездене, но это документально не подтверждено. — Поршия шмыгнула носом. — Не удивительно.
Внимание Блюмляйна обязывало ответить улыбкой на равных — игра азартная, но могла закончиться серьезным продвижением, если выгорит.
— Абсолютно точно. — Выражение лица Блюмляйна поблекло. — Как он мог так сглупить?
Она пожала плечами.
— Скотт, скажем так, никогда не испытывал недостатка в самонадеянности и амбициях. —
Блюмляйн поставил стакан и придвинулся ближе, зрачки слегка расширены. Поршия продублировала его движения, превращаясь в доверенное лицо.
— Над чем Скотт работал в том секторе? — тихо спросил он. — И как думаете, сможете справиться с этим вместо него?
— Э… — Поршия огляделась.
Обердепартаментсекретарь перехватил ее взгляд и кивнул.
— Завтра они ничего не вспомнят, — сказал он.
— Отлично. Не хотелось бы стать причиной неприятностей таких умелых танцоров.
— Благодарю за внимание к моей собственности, но, может, вернемся к рассматриваемой проблеме? Нам не хватит всего вечера. — В его голосе прозвучало нечто такое, что отсутствовало моментом ранее, и Поршия, тихо выругавшись, кивнула.