Железный шторм

            Туннель закончился, и перед ними открылся просторный зал с куполообразным потолком, озаряемый тусклым свечением, что исходило от стен. Весь пол занимал диск из литой бронзы почти тридцать метров в диаметре, поверхность которого покрывал сложный рисунок. Что-то в этом рисунке показалось Келмауру знакомым, но он не мог вспомнить, что. С трудом он заставил себя отвлечься от хитросплетений узора.  

            Его безмолвный спутник прошел на середину зала, поднял черные, влажно блестевшие и казавшиеся несоразмерно большими руки, и откинул капюшон мантии.  

            Лицо его когда-то было человеческим, но теперь было изуродовано так, что от человечности не осталось и следа. Плоть адепта Этольфа Цицерина покрывали биоорганические электросхемы, пребывавшие в постоянном движении. Изменилась даже аугметика, установленная Адептус Механикус: ее механическую структуру исказил техновирус. Цицерин с надеждой повернулся к Келмауру, и плоть его руки начала меняться, словно став жидкой, пока, наконец, оружие не превратилось в человеческую ладонь. Длань указала на колдуна, и Келмаур нахмурился, не одобряя такое нетерпение.

            Неужели в результате трансформации Цицерин полностью лишился способности испытывать уважение и благоговение?

            Келмаур вновь раскрыл потрепанный свиток и, прокашлявшись, нараспев произнес несколько фраз, полных гортанных и щелкающих звуков, на языке, на котором не говорили уже десять тысяч лет. Слоги эти никогда не предназначались для органов человеческой речи, они словно проскальзывали в толще воздуха, разрывая его прозрачную структуру.   

            По окружности бронзового диска замерцали фиолетовые нити молний, с каждым новым звуком речитатива становившиеся все ярче. Воздух в зале сгустился, стал тяжелым, как перед грозой, и наполнился едким, будоражащим запахом озона. Когда речитатив колдуна уже подходил к концу, молнии взметнулись вверх и сплелись в пурпурную паутину, которая плотным куполом все быстрее и быстрее вращалась вокруг диска.

            И вот с губ Келмаура сорвался последний слог; потрескивавшая сеть из беспокойных молний взорвалась в массивном выбросе энергии. Колдуна сбило с ног, он отлетел к стене и рухнул на пол, оглушенный ударом.

            Почти теряя сознание от ужасной боли, Келмаур поднял голову и улыбнулся: существо, которое он сотворил из адепта Цицерина, исчезло.  

Пламя вспыхнуло в центре сияющего диска, разряд энергии, потрескивая, метнулся по периметру зала, и пульсирующие остаточные образы, вызванные ярким светом, померкли. Адепт Цицерин огляделся, определяя свое местоположение после телепортации. Его измененные глаза точно зафиксировали тригонометрические параметры зала, воздух которого был пропитан ароматом джуранских благовоний.

Возможно, он уже бывал в этом зале в прошлой жизни; он не мог вспомнить наверняка. Он помнил только приказы, которые громом раздавались в его мозгу, огнем проносились по странным, чужеродным неорганическим дендритам, что пронизали его череп.

Потолок темного зала был где-то очень высоко, в стенах – ниши с реликвариями. Под ногами Цицерина была бронза пола: диск, идентичный тому, с которого он перенесся сюда. Два священника с тонзурами на головах уже спешили к нему в панической тревоге.

Остановившись у края диска, они крикнули ему что-то, но слов он не разобрал. Речь была частью той, прошлой жизни; теперь он мог говорить лишь на машинном языке техновируса, и банальная форма словесной коммуникации, которую использовали священники, была ему совершенно чужда.

Он поднял руки, и их черная поверхность ожила, подчиняясь вирусу, который начал придавать телу-машине новую форму.  Вздувшиеся мускулы рук трансформировались в металлические стволы и  шипящие сопла. Цицерин открыл огонь из биомеханического оружия, и священников повалило на пол ураганом снарядов.

            Десятки урн на нижних уровнях оссуария разлетелись на куски, рассыпав по залу останки  бывших кастелянов цитадели. Цицерин прошел мимо черепов, оскалившихся в усмешке, и направился к выходу из Гробницы.

            Там, у дверей во внешние залы, он остановился, опустил руки и стал ждать.

            Боль вынуждала Джарека Келмаура спускаться по каменистому склону с осторожностью, но  он был доволен тем, что удалось исполнить видение.  Он не знал, какая роль отведена адепту Цицерину в той драме, что разворачивалась на Гидре Кордатус, но он сумел  поспособствовать ее исполнению и был этому рад.

            Как только Цицерин исчез, рисунок, выгравированный на бронзовом диске в полу, начал меркнуть, а вместе с ним – и свечение в стенах, пока зал не погрузился в полную тьму. Свиток рассыпался в пыль, а вместе с ним – и возможность воспользоваться древним устройством еще раз. Но Келмаур знал, что это уже неважно: Цицерин оказался там, где и должен быть, и больше колдуна с ним ничто не связывало.

            Келмаур застонал. Слишком много сил было израсходовано, он устал до предела, кости болели после удара о стену, которым закончилась для него взрывная телепортация адепта. Его «ближнее чутье» ослабло, и он несколько раз споткнулся, оступившись на скользких камнях и россыпях щебня.