Скоро – от этой мысли Ори становилось не по себе, как он ни старался ожесточить свое сердце, – скоро Старая Вешалка убьет осведомителя. Убьет мгновенно, а потом ударит мертвое тело двузубым кастетом и оставит следы, будто от удара бычьих рогов.
«Идет война, – хотелось закричать Ори. – За пределами города. И внутри тоже. В ваших газетах пишут об этом?» Вместо этого он продолжал играть.
Торо дал им четкие инструкции, без всякой горечи или злорадства, – просто подчеркнул, что необходимо сделать. Это было и вправду необходимо. Каким-то образом Торо связал этого человека с волной арестов, с милицейской башней, с арестными бригадами, которые хватали членов гильдий и активистов. Человек в этом офисе был из милиции, шпион, через него держали связь все осведомители. Вешалка вытянет из него все, что сможет, а потом убьет.
Ори вспомнил о том, как он впервые увидел Торо.
Это случилось благодаря деньгам Спирального Джейкобса. «Я хочу сделать свой вклад», – сказал тогда Ори и дал Вешалке понять, что речь идет не об очередном отчислении с недельной зарплаты. «И хочу стать одним из вас», – добавил он, на что Старая Вешалка поджал свои зеленые губы и кивнул, а потом, два дня спустя, пришел к нему сам. «Идем. Деньги возьми».
По Ячменному мосту они пошли из Собачьего болота на Худую сторону. Их глазам открылось апокалиптическое зрелище окаменевших шлаковых куч и заброшенных верфей, где на мелководье догнивали остовы судов. Никого не интересовали эти проржавевшие изваяния. Старая Вешалка подвел Ори к ангару, где когда-то строили дирижабли, и оставил ждать снаружи, в тени швартовой вышки.
Банда была в сборе – всего несколько мужчин и женщин. Среди них – переделанный по имени Уллиам, крупный мужчина лет пятидесяти с лишним: лицо его смотрело назад, поэтому ходил он осторожно. Подождали еще. Наконец отраженный городом предзакатный свет ворвался внутрь сквозь разбитое окно, заиграл на осколках, не выпавших из рамы, – и, окруженный сиянием, появился Торо.
При каждом его шаге с пола поднималась пыль. «Торо», – подумал объятый трепетом Ори, пристально глядя на него.
Торо двигался как мим, и его подчеркнуто мягкая походка так не походила на поступь быка, что Ори едва сдержал смех. Торо был тоньше его, меньше ростом, почти как ребенок, но в каждом его шаге чувствовалась уверенность, которая говорила: «Бойся меня». Тонкую фигурку венчал огромный головной убор из железа и меди, такой тяжелый на вид, что было непонятно, как его выдерживает такая изящная мускулатура, но Торо держался твердо. Разумеется, шлем изображал голову быка.
Это была стилизованная голова, вся в металлических шишках, изборожденная следами былых боев. То был легендарный шлем – не просто кусок металла. Ори чуял привкус колдовства. Рога были из кости или черного дерева. Морда оканчивалась решеткой, изображающей зубы; для дыхания служило кольцо в носу. Глаза были изумительные: круглые маленькие бусинки из закаленного стекла, светившиеся белым – от внутренней подсветки или колдовства, Ори не знал. Человеческих глаз за ними видно не было.
Торо остановился, поднял руку и заговорил: из узкой грудной клетки вырвался такой глубокий, по-звериному рокочущий бас, что Ори пришел в восторг. Тонкие струйки пара вырвались из кольца в носу, и Торо откинул голову. Ори был поражен: его голос и в самом деле был голосом быка, говорящего на рагамоле.
– Ты что-то мне принес, – сказал Торо, и Ори, нетерпеливый, как пилигрим, бросил ему мешок с деньгами.
– Я считал, – сказал Старая Вешалка. – Там много старых монет, куча таких, которые хрен сбудешь, но немало и настоящего добра. Он хороший парень.
И Ори приняли. Никаких испытаний, никаких дурацких заданий на проверку лояльности.
Как новичка его ставили дозорным или использовали для отвлекающих маневров, но ему было этого достаточно. Он стал частью чего-то. Ори даже не помышлял оставить сколько-то денег себе, хотя прожить на них он смог бы долго. Кое-что он все равно получал: за участие в преступлениях и актах мщения ему платили.
Нью-Кробюзон стал для Ори новым городом. На любой улице он сразу искал пути отступления и вычислял пути возможных набегов: в этом ему помогали навыки городского детства.