Железный ветер

«Попаданец» привык снисходительно относиться к местному военному люду. Ему, ветерану, были смешны маленькие армии, забавные броневички, гордо именуемые «бронетехникой», артиллерия, в которой семьдесят шесть миллиметров считались более чем приличным калибром. Никак не получалось воспринимать серьезно армии, которые в последний раз сходились в настоящей большой войне семьдесят лет назад, еще в эпоху конной тяги и первых паромобилей. Был в его отношении и некий снобизм — он был как-никак солдатом Красной Армии, лучшей армии мира. Разве могут с ней сравниться игрушечные солдатики империализма, пусть даже империализма с человеческим лицом?

Теперь он изменил свое мнение.

«В этом городе каждый, у кого целы руки и ноги, непрерывно сражается», — вспомнилась строчка из письма какого-то немецкого солдата.

Терентьеву не довелось воевать в Сталинграде, но он был уверен, что там было так же. Слепящая ярость, ненависть к врагу, заставляющие забыть обо всем, срывающие любые тормоза, в том числе и инстинкт самосохранения. Готовность стрелять, ловить и бросать обратно вражеские гранаты, а если будет нужно — и накрыть ее собственным телом. Когда закончатся патроны — драться ножами, арматурой и камнями. Состояние, в котором собственная жизнь не просто теряет цену, но теряет смысл и значение само слово «цена». Только желание убить еще одного врага, а если уже нет сил, если жизнь и силы уходят с последними каплями крови — подняться. Подняться и еще на мгновение вырваться из объятий смерти, хотя бы вцепиться в ногу еще одному врагу, подарив кому-то из своих лишнюю секунду, чтобы убить.

Гвардейцы сражались с фанатичным упорством, и, встретив людей, утративших страх смерти, стоявших насмерть подобно скале, враги растеряли гонор и самоуверенность.

Но все же они были сильны, слишком сильны.

Крошечный гарнизон отбил три атаки, следующие одна за другой. Закончились мины, умолкли раскалившиеся стволы пулеметов, расстрелявших боезапас. Но противник, оставивший перед приютом-крепостью два чадящих броневика и россыпь трупов, сменил тактику. Снайпер убил солдата, контролировавшего подход со «слепой» стороны, и группа подрывников с взрывчаткой и лестницами пробила брешь на уровне второго этажа. Это был рискованный, но грамотный ход, кладка первого уровня не поддалась бы. В считаные минуты штурмовики выстроили из легких ферм конструкцию, схожую с пандусом, и ринулись внутрь, забрасывая гранатами второй этаж.

Отделение Крикунова погибло в полном составе за пару минут, но задержало врага, не дав ему расползтись по зданию. И, поняв, что пришло время, Таланов отдал приказ, который издавна наполнял боевой яростью сердца сильных, и ужасом — сердца слабых: «Примкнуть штыки!»

Он повел в бой «засадный полк».

Капитан сражался в первых рядах, увлекая за собой крошечный отряд, он дрался как безумный, и даже смерть отступала перед ним.

Гвардейцы перебили всех штурмовиков, но после этого их осталось лишь пятеро.

Тишина была оглушительной. Она упала неожиданно, обрушилась, как гранитная плита. Только что барабанные перепонки лопались от выстрелов и разрывов, и почти сразу же все закончилось. Терентьев машинально посмотрел на часы. Два часа непрерывного боя.

— Командир, — когда Таланов потерял сознание, командование естественным образом перешло к Ивану, даже Басалаев признал его верховенство, — что дальше?

Иван посмотрел на Бориса. Майор выглядел ужасно, поперек его лба пролегла рваная рана, наспех и неровно замотанная какой-то тряпицей, кровь продолжала сочиться, смешиваясь с пылью и грязью, покрыв лицо устрашающими тигриными разводами.

— Все, — произнес Иван, и в его словах Борис прочитал приговор. — Все. Пора спускаться.

Подволакивая ногу, к ним подошел Горцишвили, поперек груди на широком ремне у него висел трофейный пулемет.

— Идите, — сказал он. — Идите, я останусь здесь. Они мне за каждую ступеньку заплатят.

— Командир!

Кричали снизу, из подвала.

— Твою же мать, — проскрипел сквозь зубы Терентьев, яростно передергивая затвор. — Недосмотрели!

— Командир! Команди-и-и-р!!!!

Иван и Борис переглянулись.

Не сговариваясь, оба бросились к лестнице. Армен похромал за ними, спустился на несколько ступеней и там остался, поудобнее пристраивая пулемет.

Лестница, площадка. Еще лестница, уже короче, коридор с парой тусклых лампочек под потолком, запитанных от последнего аккумулятора. И наконец подвал.

Шварцман не забыл про Басалаева. Когда «семерки» начали наступление на город, он лично связался с Морисом Туле, французским генералом, коротко обрисовав суть дела. Пробиться в район старого города было уже невозможно, но существовал обходной путь, тот самый, которым не получилось уйти у гвардейцев. Подняв старые архивы, французы нашли старый заброшенный коллектор, берущий начало еще за городской чертой и проходивший рядом с Рюгеном. Беда была в том, что ответвление, ведущее к подвалу приюта, давным-давно заделали, причем на совесть. В течение суток ополченцы вручную разбирали завал, а за тонкой стеной ходили и переговаривались враги…