Железный замок

Женщины всех возрастов, старики, дети – все они из кожи вон лезли, пытаясь произвести впечатление, суетились, приносили обеденные столы, застилали их скатертями, нарезанными из штор, раскладывали свою лучшую еду, украшали уродливых от недоедания и тяжёлой работы невест.

Значит дело точно не в генетике – иначе люди, бережно отобранные на Земле, стали бы новой расой и превзошли своих прародителей во всём. Табас вспомнил дружинников, которых он с Ибаром давил голыми руками, охранника в Армстронге, жравшего сладости и слизывавшего сахарную пудру с пальцев, толпу солдат, которых не так давно расстрелял – тупых и бессловесных, и покачал головой, чувствуя странную горечь на языке, но это был не отголосок вкуса жвачки.

Дело совершенно точно не в генах. Не в расе, не в цвете глаз и пропорциях черепа. Просто что-то не так с человечеством. Что-то, сидящее глубоко-глубоко и призывающее творить всё это. Обезьяна, наличие которой у себя внутри люди любят отрицать, ссылаясь на божественную природу происхождения человека. Табас вспомнил, какая мысль сбежала от него несколько дней назад, спугнутая веткой, которую отпустил Ибар. Люди – не идеальны, а значит, идеальной системы у них не получится. Может, в другое время, но совершенно точно на другой планете – эту человечество уже потеряло. У людей Кроноса было десять тысяч лет и нетронутый мир, но этот бесконечный капитал был проеден, и даже если люди спохватятся, будет поздно.

Так что теперь во всём, что происходит в этом мире, нет совершенно никакого смысла. Смысл был бы, если бы была Цель – именно такая, с большой буквы. Не удовлетворение амбиций очередного политикана, не заработок цветных бумажек – цель другого рода, грандиозная, заставляющая расти и дарующая право на будущее.

Если Табас прямо сейчас вставит ствол себе в рот и нажмёт на спуск или пристрелит Ибара и Айтера, не изменится совершенно ничего. Кронос всё равно останется обречён. Он сам себя обрёк давным давно.

- Парни! – Ибар снова выдернул Табаса из размышлений, впрочем, оно и к лучшему, настроение и так было испорчено. - Подойдите сюда!

Наёмник повернулся к столпившимся у стола людям и, подняв руки, знаками показал им отступить назад.

- Слушайте все! К забору! Отойдите к забору!

Дикари послушно отступили назад, озадаченно переговариваясь и не понимая, что за блажь такая нашла на командира отряда. Табас спустился с крыльца и направился к Ибару, по пути не удержавшись и схватив со стола кусок вяленого мяса. Рот тут же наполнился слюной, от вкуса еды юноша едва не потерял сознание. Чистое концентрированное удовольствие.

- Ага, вот так, - Ибар отошёл в сторону и взялся за автомат.

Жители деревни, сперва недоумевавшие, теперь начали что-то понимать. Люди зароптали, но наёмник успокоил их, выстрелив в воздух.

- Ах вы бандиты! – выплюнул в него седой смуглый старик с орлиным носом, - Бандиты!..

Отряд выстроился перед жителями деревни, прижатыми к забору, глядевшими с ненавистью и повторявшими «бандиты». Прут хищно ухмылялся и поглаживал цевьё.

- Забирайте всё и уходите!

- Мы что же – их всех? – тихо спросил Хутта, но Ибар резко прервал его.

- Только не начинай опять! – рявкнул он, не сводя глаз с дикарок, скрывавших детей за своими спинами, и стариков, сжимавших кулаки в бессильной ярости.

- Это же…

- Это необходимость, - отчеканил Ибар. - Оставим в живых – они нам на хвост посадят погоню. А снова убегать я не собираюсь. В чём проблема, Хутта, я не понимаю? Навёл-нажал, вот так, - наёмник повернулся и хлестнул очередью по толпе, вызвав ужасный в своей синхронности вой. Несколько человек упали на землю, над ними тут же склонились соплеменники. Прут жизнерадостно заржал.

Табас взглянул на лицо своего обожжённого напарника и увидел, что он тоже улыбается.

- Всё равно подыхать! – выкрикнул из толпы пленных старик, пытавшийся познакомить юношу со своей внучкой, которую сейчас было не видно. – А ну! За мно-ой!..

И в единый миг толпа, бывшая до этого покорной и аморфной, выплеснулась вперёд, мощная, как песчаная буря. Загрохотали автоматы, Табас сам навёл оружие на толпу, зажал спуск и заорал от страха, боясь, что этот единый организм проглотит его и разорвёт на части. Дикарки рвались вперёд, выпучив глаза и выставив вперёд скрюченные пальцы, которыми они пытались достать до ненавистных им лиц: задушить, выдавить глаз, поцарапать – навредить хоть как-нибудь. Патроны быстро кончились, а толпа всё равно пёрла напролом.

В ход пошли приклады, ножи и кулаки; Табас с размаху бил стальной рамкой приклада по лицам и головам, лягался, отталкивая ногами обезумевших от желания жить дикарей, и закончил бы бой не замарав рук, но в него вцепилась какая-то особенно упорная старуха, никак не желавшая помирать. Она ухватила наёмника грязными сломанными ногтями за одежду, таращилась безумными выцветшими глазами и громко верещала окровавленным ртом, усеянным разбитыми зубами. Табас уронил автомат, орал от ужаса сам и бил напугавшую его старуху кулаком в лицо до тех пор, пока она не затихла.