Железный занавес. Подавление Восточной Европы (1944–1956)

Самые высокопоставленные зарубежные коммунисты — верхушка Коминтерна, руководители национальных компартий — жили в апартаментах отеля «Люкс» неподалеку от Кремля. Их дети ходили в специальные школы. И Маркус Вольф, ставший потом наиболее известным шефом секретной службы ГДР, и Вольфганг Леонард, оказавшийся позже самым высокопоставленным перебежчиком из Восточной Германии, посещали в Москве одну и ту же школу для детей немецких коммунистов. Люди, не имевшие такого завидного положения, работали в иноязычных советских газетах и в Международной организации помощи борцам революции, оказывавшей содействие коммунистам в западных тюрьмах. Некоторые трудились на заводах и фабриках по всей стране.

И все же, даже занимая самое высокое положение и пребывая в фаворе, эти высокопоставленные иностранцы абсолютно зависели от воли своих советских хозяев и в особенности от причуд Сталина. В дневниках Георгия Димитрова эта беспощадная зависимость иллюстрируется с почти пародийной повторяемостью. На протяжении десятилетия он педантично фиксировал все свои встречи и разговоры со Сталиным, включая те эпизоды, когда он звонил генералиссимусу, а тот, узнав его по голосу и не желая разговаривать, немедленно вешал трубку[194].

Подобно многим, Димитров знал, что его привилегированный статус эфемерен, в чем некоторым пришлось убедиться на собственном опыте. В конце 1930-х годов, когда Сталин занялся чисткой верхов своей собственной партии, иностранные коммунисты тоже попали в жернова. В разгар паранойи, охватившей НКВД, иностранцы оказались первейшими жертвами преследований. Польскую коммунистическую партию, которой Сталин и без того никогда не доверял (в НКВД был специальный сотрудник, занимавшийся ее делами в Москве), уничтожили практически полностью. Из тридцати семи членов ее ЦК как минимум тридцать были арестованы в Москве; в большинстве они были расстреляны или сгинули в ГУЛАГе. Сама партия была распущена на том основании, что в нее «проникли шпионы и провокаторы»[195].

Аресту в Москве подверглись и другие видные иностранные коммунисты — среди них была, в частности, мать упомянутого Вольфганга Леонарда. Каждый ждал, что он будет следующим. Даже Маркус Вольф в своей тщательно отредактированной автобиографии писал о том, что его родители «очень страдали» из-за арестов: «Однажды поздним вечером вдруг позвонили в дверь, и мой обычно уравновешенный отец вскочил и разразился яростными проклятиями. Когда оказалось, что поздним гостем был всего лишь сосед, желавший одолжить соль или спички, отец успокоился, хотя руки у него тряслись еще не менее получаса»[196]. В гостиницах и общежитиях, где проживали иностранцы, аресты шли волнами: «польская», «немецкая», «итальянская» ночи сменяли друг друга. После подобных акций в коридорах отеля «Люкс» воцарялась «удушающая» атмосфера, рассказывает немецкая коммунистка Маргарита Бубер-Нойманн. «Былые политические единомышленники больше не навещали друг друга. Ни войти в „Люкс“, ни выйти из него без специального пропуска было невозможно, а паспортные данные всех гостей тщательно фиксировались. Все телефоны в отеле прослушивались с центрального коммутатора, и мы постоянно слышали щелчок, свидетельствовавший о том, что к линии подсоединяется посторонний»[197]. В 1938 году эта женщина сама была арестована и отправлена в ГУЛАГ. Это произошло через год после того, как арестовали и расстреляли ее мужа.

В 1930-е годы жизнь верных коммунистов, оказавшихся в Москве, была в опасности, но в их родных странах ситуация зачастую была не лучше. В межвоенный период власти многих государств воспринимали коммунистов как агентов иностранной державы (и некоторые из них действительно таковыми являлись). После большевистского нападения на Польшу коммунистическая партия в этой стране была запрещена, а многим местным коммунистам пришлось провести долгие годы в польских тюрьмах. Тогда они не догадывались, что это большая удача; по крайней мере им удалось спастись от Сталина. То же можно сказать и о Венгрии, где межвоенный авторитарный режим Хорти преследовал партию из-за ее связей с советской агентурой, а также из-за горькой памяти о провалившемся коммунистическом путче 1918 года и разрушительной диктатуре Куна. Находясь на нелегальном положении, венгерские коммунисты, по словам одного из ветеранов, сформировали «жесткую и иерархическую организацию», почти не допускавшую внутренней демократии и инакомыслия. Более того, «такой тип организации идеализировался и превозносился»[198].