Железный занавес

Однако стать монахом ему удалось не сразу. Когда он сказал, откуда родом, и сообщил, что семья его не относится ни к западному, ни к восточному христианству, а хранит «боснийскую веру», то есть веру патаренов, ему пришлось на несколько лет стать послушником и каяться в грехах, ожидая приема в братство. Все это время он жил в деревянной колокольне, набитой книгами. Спал на сложенных веревках от колоколов, которые будили его, вырываясь по ночам из-под его тела, когда ветер раскачивал колокола, и было слышно, как разбушевавшееся озеро с ужасающей силой швыряет прибрежную гальку в монастырские ворота. Рядом с монастырем, с подветренной стороны, он устроил небольшое кладбище икон, засадил его цветами и сделал каменную ограду с воротами. Вечерами у него допоздна горела на окне лампада, которая защищала его от мрака, пока он очинял перья для монахов-переписчиков и делал чернила из смеси ягод и пороха. Перед рассветом он плевком гасил лампаду и мечтал о том дне, когда его примут в монастырь, научат писать и читать книга, расставленные по полкам вдоль стен колокольни, затем он засыпал и спал так быстро и крепко, что до утренней службы успевал выспаться. В 1689 году он стал монахом, и когда в конце обряда игумен сказал ему. «Отныне, сын мой, заступнику твоему имя Ириней!» — Радача услышал, как зазвонили колокола: сначала в Святом Науме за озером, потом рядом, в Богородице Захумской, потом дальше к северу в Охриде — сначала в Святой Софии, затем в Перивленте, в Святом Клименте и так далее по порядку, пока звон не обошел все озеро и не вернулся с другой стороны к тому месту, откуда и начался, то есть к монастырю Святого Наума. В этот момент в монастырские ворота ворвался запыленный и усталый Диомидий Суббота, товарищ Радачи, и сообщил, что Скопье сожжено, что в Призрене скончался австрийский главнокомандующий генерал Пикколомини, что в армии христиан чума, а турецкие карательные отряды неотвратимо продвигаются к северу по долине Вардара и со стороны Софии, сжигая монастыри и села и все сметая на своем пути. Диомидий и его компаньоны потеряли весь товар и деньги, и он пришел к Радаче в одной бороде и рубахе просить о помощи.

— Все погибло, все погибло, — повторял он, ломая пальцы, и поминутно, скрестив руки, хватался за уши и зажимал их ладонями, чтобы не слышать колокольного звона. Пока Радача разговаривал с Диомидием, остальные монахи укладывали в мешки все самое необходимое, запирали двери на засовы, подгоняли из затона к монастырю лодки и плоты, и было видно и слышно, что наверху, на дороге за озером, народ, бросив свои дома, бежит на север, гоня перед собой скотину с сорванными колокольчиками или с заткнутыми травой бубенцами. Вскоре над озером потянулся тяжелый жирный ветер, полный дыма и смрада, и Радача понял, что крестьяне жгут все, что не могут забрать с собой…

Таким образом, Ириней Захумский не прожил в монастыре монахом и одного дня, а его уроки письма были снова отложены до лучших времен. Он зацепил за свою рясу несколько рыболовных крючков, спрятал за пазуху дукаты, поклонился кладбищу икон, а перед могилой иконы из Пелагонии отрезал прядь своих волос и обвил ими крест, как это делали во времена его детства вдовы на могилах погибших мужей. Потом дал два золотых Диомидию, приказал завязать их в платок и спрятать в бороде, и они отправились в путь.

Уже в первые два дня бегства он увидел, что и среди беженцев есть две разновидности людей. Одни спешили день и ночь, без сна, без передышки; они постоянно обгоняли Радачу и Диомидия и исчезали вдали, надеясь пожать то, что взрастят между двумя ночевками и двумя кострами. Позже можно было увидеть, как они в изнеможении плетутся вдоль дороги и, будучи не в состоянии продолжать путь, предлагают фунт воска за два фунта вина. Вторые шли размеренно, но, остановившись на отдых, впадали в беспокойство, поминутно расспрашивали о новостях с поля боя, блуждали от костра к костру, от одного лагеря беженцев к другому, слушали пение слепцов. Их исход был медленным, так что всех обгоняли те немногие, которые вели себя так же, как и Радача. Ему стоило больших усилий заставить Диомидия Субботу следовать своему примеру. День, по византийскому обычаю, они делили на две части, так же поступали и с ночью; в полдень и в полночь они отдыхали и шли не слишком быстро, чтобы не догнать австрийскую армию, которая, отступая, грабила всех подряд, но и не слишком медленно, чтобы не оказаться в руках шедшего за ними по пятам авангарда войска султана, состоявшего из татар. За Радачей и его товарищем следовал страх отставших, и этот чужой страх подгонял их собственный. А за всем этим расползались чума и голод, а за голодом — турки, которые жгли, разрушали и предавали власти клинка все, что не успели погубить сами люди, покидавшие свое жилье.

— Все погибло, все погибло! — повторял Диомидий Суббота, стоя на одной ноге и согревая в ладонях ступню другой. И вот как-то вечером Радача положил конец его причитаниям: