Железо

Мы доходим до ворот. Я слышу чьи-то голоса. Смотрю и вижу трёх парней в робах, они стоят у грузовика. Они передают по кругу косяк. Я говорю ей, что на могиле Дэвида Ли Рота будет полностью затаренный бар и торговая палатка. Мы уходим с кладбища.

№ 30: У него был выходной. Он сидел в комнате. Так он всегда проводил время, когда не работал. Работа делала его злобным, заставляла ненавидеть бесконечно. Заставляла бить кулаком в стену. Заставляла держать свой ёбаный рот на замке. Он шёл со смены домой, надеясь, что кто-нибудь прикопается к нему и он пустит в ход кулаки. Был канун Рождества. Как и множество прежних рождественских дней, он не рассылал и не получал ни подарков, ни открыток. Для него Рождество – просто ещё один день. Просто ещё один день, за который следовал ещё один. Он знал, что люди – говнюки: им нужен такой день в году, когда они могут быть милы друг с другом. А так просто они не умеют. Им нужен повод вылезти из своих ям и стать людьми. Какие же они отвратительные говнюки. Он это знал. У них всегда всё сводится к деньгам. Выхода нет. Жизнь просто ждёт начала следующей смены. Он вспомнил рождественские праздники своего детства. Они жили вдвоём с матерью. Мать дарила ему какие-то подарки и ни на минуту не позволяла забыть, что он для неё – кость в горле. Она вытаскивала из кладовки пластиковую ёлку и украшала её той же гирляндой, что и год назад. Унылый ритуал. Он помнил, как у неё к губе всегда прилипала сигарета, и она твердила, что он должен больше ценить всю эту срань. Она прибавляла «чёртов» ко всему, что говорила. Чёртовы подарки, чёртовы игрушки и так далее. Он хотел сказать, что ему не нужны ни ёлка, ни подарки, и лучше бы она не была такой противной всё время, не смотрела на него так, он ничем этого не заслужил. Это не он придумал Рождество.

Открывать подарки – тоска смертная. Он знал, что на подарки у неё нет денег, и когда она их покупает, злится больше обычного.

– Только попробуй не радоваться. Я за него отдала чёртову кучу денег.

Она закуривала и смотрела на него ястребиным взором. Разворачивая подарки, он старался выглядеть как можно счастливее. По правде говоря, они ему были безразличны. Хотелось Одного – убить её. По тому, что она ему покупала, он мог заключить, что она не знает о нём ничего. Всё равно, что жить с чокнутой, которая платит за твою квартиру, покупает тебе всякую срань и говорит, что лучше бы тебя вообще не было. Под Рождество звонила мать его матери. Бабушка была пьяницей. Он видел её несколько раз, и она всегда была не в себе: язык заплетался, косметика размазана, она хихикала, цеплялась за стулья. Они начинали разговаривать по телефону, и мать принималась орать, пепел с её сигарет летел по всей квартире на пол. В конце концов, мать швыряла трубку и била на кухне посуду. Он убегал в свою комнату и прятался. Через несколько дней его отправляли к отцу – навестить и забрать купленные для него подарки. Иногда и там была ёлка, но чаще всего, к счастью, не было. Его подарки всегда лежали в чулане рядом с отцовскими ботинками. Подарки никогда не заворачивали. Он мог сказать, что его отец не знает его совершенно. Мать давала ему коробку сигар, чтобы передал отцу в подарок. Отец бросал на них взгляд и клал на полку, ничего не сказав. Его отец смотрел какие-то спортивные соревнования и засыпал перед телевизором с горящей сигарой в руке. Он смотрел на спящего отца и размышлял, дать ли сигаре сгореть в отцовской руке. В последнюю минуту осторожно вынимал окурок и клал в пепельницу. Потом был пережаренный обед, накрытый мачехой – ужасающе противной сукой. Она терпеть не могла сахар – она добавляла во всё искусственный подсластитель. Еда была сухая, приготовлена кое-как, жуткое количество дерьмовой еды. Отец сильно тыкал его под рёбра: это значило, что ему пора сказать что-нибудь приятное про обед.

– Действительно вкусно, мэм.

Отец смотрел на него и кивал. Она и не скрывала, что он для неё сплошной геморрой. Ему не терпелось свалить оттуда. Мачеха пугала его до усрачки.

Он возвращался домой к матери со всеми отцовскими подарками. Мать вытаскивала их и рассматривала, без конца бормоча при этом:

– Чёрт, вот же действительно тупица, а? Как эту чёртову дрянь включать? – И она дёргала за движущуюся часть какой-нибудь игрушки и ломала её. – Видишь? Эта чёртова дрянь – дешёвка! Видишь теперь, какой он скупердяй… Господи.

Он отволакивал подарки к себе в комнату и сваливал их в кучу в углу. Он редко играл с тем, что они ему покупали. Боялся сломать. Она его била. Называла неблагодарным и грозилась, что придёт полиция и заберёт его в тюрьму насовсем.

– Я вот думаю, не позвать ли полицию, чтобы она забрала тебя. Что ты об этом скажешь? Тресь.

– Что – тресь – ты – тресь – об – тресь – этом – тресь – скажешь? Они сидел и думал вслух:

– Хорошо бы, если б твой ёбаный дом, папа, сгорел, вот чего тебе надо.