Железо и кровь. Франко-германская война

Что было делать в этой ситуации Базену? Перед маршалом, и без того не отличавшимся решительностью, встал непростой выбор. Он мог попробовать прорваться из города в южном направлении и выйти в подконтрольную Правительству национальной обороны часть Франции. Здесь его корпуса могли бы образовать боеспособное ядро новой армии. Сам по себе прорыв немецкой обороны был вполне реален; проблема, однако, заключалась в том, что последовало бы за ним. Маршевая дисциплина французов была хуже, чем у немцев; не существовало никаких сомнений в том, что Фридрих Карл смог бы в течение нескольких дней догнать Рейнскую армию и вынудить ее принять бой. На юг прорвались бы в лучшем случае остатки некогда мощной группировки. И, хуже того, германское командование смогло бы свободно распоряжаться войсками, до этого блокировавшими Мец. Некоторые германские военные — например, командир III корпуса Альвенслебен — предлагали специально выпустить Базена из Меца, чтобы разгромить его в открытом поле[587].

Пока Рейнская армия находилась в крепости, силы под командованием Фридриха Карла оставались прикованными к ней. Чем дольше продолжалась осада, тем сильнее ощущалась нехватка этих сил под Парижем. Тянуть время было не самой плохой стратегией для Базена в создавшейся ситуации. Как справедливо отмечает современный немецкий исследователь, «каждый день, в течение которого Рейнская армия продолжала держаться в Меце <…> был днем, выигранным для Парижа»[588]. Проблема заключалась в том, что эта игра не могла продолжаться бесконечно.

Маршал Базен до сих пор является одной из самых спорных фигур Франко-германской войны. После войны он предстал перед общественностью как один из главных виновников поражения. Дискуссии о том, мог ли маршал спасти свою страну, продолжались еще многие десятилетия. И сегодня некоторые историки продолжают говорить о том, что именно он являлся главным виновником поражения Франции в войне.

Разумеется, возлагать ответственность за все случившееся на одного человека было бы неправильно. Базен явно не соответствовал высокому посту, на который был назначен — и в этом его личная трагедия. В течение сентября он выжидал, не зная, как дальше будет развиваться ситуация. В свою очередь, немцы активно работали над строительством укреплений; уже 4 сентября генерал Войтс-Рец оптимистично писал жене: «Думаю, о прорыве главной французской армии не может быть и речи»[589]. Укрепления строили и французы — возможно, в большей степени для того, чтобы занять солдат делом и отвлечь их от мрачных мыслей.

Примерно той же цели — а также сбору запасов продовольствия, имевшихся в расположенных неподалеку селениях, — были подчинены вылазки, начавшиеся в двадцатых числах сентября. Они проходили примерно по одному сценарию: под прикрытием огня фортов пехота выдвигалась вперед и атаковала немецкие передовые позиции. За ней следовали повозки, предназначенные для продуктов. Вылазки в восточ- ном направлении состоялись 22 и 23 сентября. 27 сентября вылазка была направлена на юго-восток. Потери с каждым разом оказывались все серьезнее, а «добыча» — все меньше. В первых числах октября было предпринято несколько ночных вылазок для захвата германских форпостов.

В начале октября командованию Рейнской армии стало очевидно, что война и не думает завершаться, запасы продовольствия тают на глазах, а настроение войск неуклонно падает. Городские власти также стали проявлять недовольство; уже 24 сентября маршал принял их делегацию, настаивавшую на том, чтобы солдаты предприняли хоть что-нибудь.

Ни для немцев, ни для французов осада Меца не являлась легким делом. «Окопная война» показала себя с самой неприглядной стороны. Сентябрь принес с собой затяжные дожди. Вода заполняла траншеи и делала невыносимой жизнь немецких солдат, для размещения которых катастрофически не хватало укрытий. «Все солдаты сидят в болоте, на большинстве нет сухой нитки», — грустно констатировал Войтс-Рец[590]. Может показаться парадоксальным, но при этом немцы испытывали серьезный недостаток питьевой воды. «Ты не представляешь себе, какая здесь погода, — писал Кречман жене 9 сентября. — Канавки для стока воды превратились в бурлящие потоки; лошади с трудом вытаскивают ноги из глубокой глины. При этом холод такой, что хочется затопить печь»[591].

Хуже того; дожди размыли находившиеся неподалеку от германских позиций массовые захоронения солдат, павших в сражениях 16–18 августа. Это серьезно ухудшало и без того непростую санитарную обстановку. Попытки организовать перезахоронение полуразложившихся тел были успешными лишь частично; многие из отряженных на эту работу считали ее самым жутким, что им пришлось пережить за время войны[592]. «Воздух становится все более невыносимым», — писал Кречман в начале октября[593]. Поля сражений поливали раствором брома, но это лишь временно уменьшало зловоние[594].