Железо и кровь. Франко-германская война

Ниэлю, проявившему себя прекрасным оратором, пришлось терпеливо встретить целую лавину поправок депутатов Законодательного корпуса. И правые, и левые особенно критиковали идею превращения мобильной гвардии в «еще одну армию», говоря словами республиканца Эрнеста Пикара. Консерваторов отвращала сама идея слепо следовать примеру Пруссии, восприятие которой уже было окрашено большой долей предубеждения и неприязни. Умеренно настроенные либералы во главе с Адольфом Тьером критиковали закон как свидетельство попытки милитаризовать страну. Левые республиканцы же считали закон недостаточно демократичным, требовали всеобщей воинской повинности по примеру швейцарской милиции и сокращения срока службы[158]. Французских левых в массе своей нельзя было назвать чистой воды идеалистами и пацифистами. Они были безусловными противниками «кабинетных войн» и войн завоевательных, но всецело поддерживали мысль о том, что оборонительные войны справедливы. Пресса, в свою очередь, подвергла законопроект столь жесткой и далеко не всегда справедливой критике, что даже проправительственные депутаты боялись открыто высказаться в его поддержку[159].

В итоге новый военный закон был принят 15 января 1868 г. после 16 месяцев ожесточенных дебатов. Он изменился практически до неузнаваемости по сравнению с первоначальным замыслом императора, который по состоянию здоровья проявлял все меньше энергии в его защиту. Личный секретарь монарха, явственно выражая его мысли, горестно замечал по этому поводу в письме французскому военному атташе в Берлине: «В Пруссии, должно быть, получили ясное представление о силе нашего патриотического порыва»[160].

Теоретически новая система могла обеспечить Францию армией военного времени численностью более миллиона солдат. Но для этого нужно было время — закон должен был заработать в полную силу только к концу 1870-х гг. Пока же обученных резервов было слишком мало, а мобильная гвардия и вовсе по большей части существовала только на бумаге. Реализация нового военного закона была сопряжена с весьма болезненной процедурой записи в мобильную гвардию молодежи 1864–1866 гг. рождения, которая ранее уже прошла баллотировку и, вытащив «хороший номер», считала себя полностью свободной от военной службы. Подобная «запись в армию задним числом» прошла, к удивлению самих же властей, относительно спокойно. Число попросивших об освобождении от службы было значительно ниже планки в 10 %, с которой правительство было готово смириться. И все же новый военный закон дал удобный повод к активизации агитации политических противников Второй империи, что привело в марте 1868 г. к беспорядкам и арестам в двух десятках городов, включая Тулузу, Бордо, Ним и Марсель[161].

Хотя к лету полное спокойствие было восстановлено, подобный общественный отклик стал одной из причин, почему правительство сочло за благо не созывать и не отправлять на учения мобильную гвардию. Летом 1869 г. власти попытались созвать парижские батальоны мобильной гвардии для охраны общественного порядка в столице, но те сами оказались столь политизированы, что к этой практике больше не возвращались[162]. Мобильная гвардия, по меткой оценке одного исследователя, осталась «немногим больше, чем идеей»[163]. Свою лепту внесла и скоропостижная смерть Ниэля на операционном столе в 1869 г. Все попытки глубокой модернизации призывной системы, таким образом, провалились.

Преемник Ниэля, генерал Эдмон Лебёф, ставший весной 1870 г. маршалом, отличался меньшей энергией и большей долей неоправданного оптимизма. Прославился он, в первую очередь, своим уже упомянутым выше заявлением о том, что французская армия «архиготова». Лебёф сомневался в пользе мобильной гвардии и вполне сознательно замедлил реализацию закона 1868 г. Он также свернул деятельность созданной предшественником специальной железнодорожной комиссии из числа военных и гражданских лиц, призванной централизовать управление частными железнодорожными компаниями и военные перевозки с началом мобилизации[164].

Следует признать, что новому министру приходилось действовать в условиях сокращения военного бюджета. Лебёф в этой ситуации сосредоточился на менее резонансной реорганизации французского Генерального штаба и военного министерства, не имевшей немедленного благотворного эффекта. Он рассчитывал, что действующая армия будет насчитывать около 500 тысяч человек, из которых 300 тысяч смогут начать действовать в течение трех недель после начала кампании. В реальности эти надежды оказались иллюзорными.