Железо и кровь. Франко-германская война

Французское правительство грозило серьезными последствиями всем тем, кто пойдет на сотрудничество с оккупационными властями[709]. Это ставило местное население иногда перед сложной дилеммой. В декабре 1870 г. департамент Эна, например, оказался обладателем сразу двух префектов: немецкого и французского. Последний, представляя правительство «национальной обороны» в свободной, северной части департамента, требовал безусловного выполнения только своих распоряжений и от муниципалитетов на занятой немцами территории, грозя возможными последствиями для их глав. Чтобы успокоить последних, немецкие пропагандисты не преминули напомнить, что выполнение распоряжений оккупационных властей никак не будет преследоваться после войны и что подобная «амнистия» будет прописана в будущем мирном договоре (подобная статья и правда была в Пражском договоре 1866 г. по итогам австро-прусской войны). В итоге местные власти сплошь и рядом мудро следовали слегка циничному совету «Курьер де ля Шампань»: «Что делать, если выбор — французский или прусский расстрел? Избегайте того, угроза которого ближе»[710]. Впрочем, грозные окрики из Тура не подкреплялись реальными репрессиями.

Нередки были случаи, когда даже не занятые еще немецкими войсками коммуны и округа подчинялись распоряжениям немецкой администрации и выплачивали требуемые ею контрибуции. Власти города Вервен и одноименного округа на севере департамента Эна, в частности, пошли на это именно для того, чтобы немецкие войска не входили на его территорию, не размещали гарнизоны и не устраивали реквизиций. Более того, они отправили делегацию в Лан на переговоры с прусским префектом, дабы выторговать сокращение контрибуции в три раза, и тот, стоит отметить, любезно пошел им навстречу[711].

Немецкие власти широко задействовали, говоря словами адвоката Сюрмона, и принцип «солидарности по цепочке», когда «кантон отвечал за коммуну, округ за кантон, а город Ле-Ман — за весь департамент». Именно этот принцип коллективной ответственности позволил немцам, в частности, добиться выплаты контрибуции даже с той части департамента Сарта, которую они были вынуждены очистить вслед за подписанием перемирия в феврале 1871 г.[712] «Периметр влияния» немецких властей, таким образом, простирался дальше непосредственно оккупированной территории. Однако стоит отметить, что эта зыбкая граница устанавливалась сразу же там, где ощущалось хотя бы отдаленное присутствие французских войск.

Впрочем, в целом ряде случаев французское население вполне охотно снабжало немцев продовольствием и товарами. Отчасти этим немцы были обязаны той дурной славе, что шла впереди них благодаря бойкому перу французских журналистов. В восприятии рядовых французов угроза репрессий захватчиков далеко превзошла ее реальные масштабы, преломляясь самым причудливым образом. Некоторые крестьяне, например, отказывались гнать скот на продажу в города, поскольку считали необходимым «сохранить хоть бы что-то для пруссаков, которые-де сжигают дома, в которых не нашли ничего поесть»[713].

Сопровождавший наступавшую на Париж армию американский генерал Шеридан писал в своих мемуарах: «Было странно наблюдать, с каким пылом французы старались наполнить желудки своих непримиримых врагов, с каким рвением мэр и другие чиновники содействовали реквизициям»[714]. Сотрудник парижского Коллеж де Франс, вулканолог Фердинанд Фуке оставил схожее свидетельство по итогам поездки через департаменты Эр-и-Луара и Орн. Жалуясь на войну, здешние крестьяне, тем не менее, признавались, что «благодаря пруссакам они прилично заработали, продав тем продовольствие намного дороже того, что они могли бы получить со своих соотечественников». Фуке саркастично констатировал: «Война, таким образом, не опустошила Бос [плодородный регион между Сеной и Луарой], как о том говорили. Если местные жители и требовали громко мира, то лишь потому, что у них больше ничего не осталось на продажу»[715].

В департаменте Кот-д’Ор подобное содействие оккупантам и вовсе вошло в систему. Супрефект округа Семюр не препятствовал крестьянам поставлять продовольствие в занятый немцами Дижон, поскольку городу нужно было разместить у себя двадцатитысячный немецкий гарнизон. Фактическую поставку ресурсов противнику он оправдывал тем, «что если наш округ откажет Дижону, тот не сможет выполнить требуемое врагом, который решит прийти к нам и взять даром то, за что Дижон нам платит»[716]. Гамбетта же в этой ситуации был категоричен: «война должна вестись всеми средствами», и продовольствие следует без огласки эвакуировать на неоккупированную территорию[717]. Впрочем, хватало и обратных примеров. Депутат Национального собрания Поль Жозон, в частности, отмечал, что население департамента Сена-и-Марна, «несмотря на постигшие его бедствия, сохранило достоинство и патриотизм. Пруссаки постоянно делали предложения местным жителям к сотрудничеству или установлению торговли. Эти предложения, за редким исключением, были с пренебрежением отвергнуты»[718].