Железом по белому

Два солдата со скукой наблюдали за этими движениями.

— Откуда у тебя эти шрамы? — спросил, наконец, один из них пленника.

Разговаривать с арестованными, вроде бы, не полагается, но, холера, несколько часов сидеть молчком, глядя на двух отравителей, мертвого и еще живого?!

— Вот этот, — здоровяк указал подбородком на запястье правой руки, вокруг которого бугрился толстый фиолетовый шрам, как будто руку когда-то отрубили, а потом прирастили обратно, — когда мне руку отрубили, саблей, во время нападения. Профессор потом прирастил обратно.

— Как он это сделал?! — солдаты видели много отрубленных рук, ног и прочих частей тела, но не слышали, чтобы кто-то мог пришить их обратно.

— Профессор — гений, — отрезал здоровяк.

— Ну ладно, эту тебе отрубили. А вторая?

Вокруг запястья левой руки синел точно такой же шрам.

— А эту мне профессор отрезал. А потом прирастил.

— Зачем?!

— Чтобы у меня было две руки.

— Нет, зачем отрезал?

— Чтобы посмотреть, получится ли у него второй раз или это была случайность.

Солдаты ошарашено помолчали. Наконец один из них продолжил:

— А больше он тебе ничего не отрезал?

— Нет — спокойно ответил странный здоровяк, — Только вшил мне дополнительные мускулы.

— Зачем? — прозвучал обычный вопрос тех, кто слышал об экспериментах профессора Рамма.

— Чтобы я был сильнее обычного человека.

С этими словами Адольф, помощник профессора Рамма, повел плечами и толстые веревки, которыми он был связан, лопнули, как нитки. Среагировать солдаты не успели: мощные руки ухватили их за головы и стукнули друг о друга.

Не обращая на поникших солдат внимания — треска не было слышно, значит, живы — Адольф достал из-под лавки сумку профессора, которую везли как улику, извлек футляр с хирургическими инструментами и блестящим скальпелем распорол ткань, которой был обмотан профессор. Следом из металлического футляра был извлечен тонкий шприц.

Игла вонзилась в окоченевшую руку профессора, прямо через ткань костюма. Поршень двинулся, выдавливая содержимое шприца в мертвое тело.

Или казавшееся мертвым?

Ресницы профессора дрогнули, губы чуть раскрылись, приподнялась грудь, втягивая в себя воздух. Если бы в купе было совершенно тихо, то, наверное, можно было бы расслышать, как начало биться сердце.

Глаза «мертвого» профессора Рамма открылись.

— Я все сделал, как вы велели, профессор, — почтительно сказал Адольф.

— Если бы ты все сделал неправильно, я бы этого не узнал, так что мог бы и не сообщать мне эту лишнюю информацию.

Виктор Рамм приподнялся и сел на лавку. Посмотрел на лежавших на полу солдат:

— Мозг обычного человека, — произнес профессор, — крайне ограничен и способен к восприятию только небольшого кусочка полученной информации, отбрасывая остальное за ненужностью. В названии «Смертельный сон» все обращают внимание на слово «смертельный». И никто не обращает внимания на слово «сон».

Глава 94

Шнееланд.

Бранд. Городская тюрьма

1 число месяца Служанки 1855 год

Северин Пильц

— Твари дикие! Собаки лишайные! Уроды ярмарочные! Выпустите меня!

Вцепившиеся в решетку мощные пальцы трясли ее так, что сомнения в ее прочности нет-нет, да и закрадывались. Но, конечно, не у тех, кто уже видел, как эту решетку пытались выломать. Да вот взять хотя бы нынешнего беспокойного постояльца.

— Ты, говорят, здесь уже второй месяц и каждый день устраиваешь вот такие представления, — лениво произнесли из темноты за соседней решеткой, — Не надоело?

— Неа, — произнес бунтарь, — вдруг и вправду выпустят?

— Ты в это веришь?

— Неа. Но вдруг?

В соседней клетке зашуршала солома — постоялец перекатился с боку на бок:

— Тебя вообще за что посадили?

— За то что я — Северин Пильц, — гордо заявил крикун.

— Да ты что?! — фальшиво изумился голос, — тот самый Северин Пильц?! А кто такой Северин Пильц?

— Не бреши, — Пильцу надоело стоять у решетки, и он убрел в темноту камеры, — Ты меня прекрасно знаешь, я по голосу чую.

— Как же ты это по голосу ухитряешься понять? Или ты из колдунов?

— По голосу я понимаю, что ты — Липкий Фриц, а, значит, знаешь меня, как монашка — дырки в заборе. Ты мне еще за ту игру пару бренчалок задолжал.

— Северин, друг, это, правда, ты? — из фальши в голосе невидимого Фрица можно было чеканить монеты.

— А то ты сразу не понял.

— Нее, не может быть. Мой дружбан Северин не стал бы сидеть в этой вонючей конуре и орать на потеху страже. Он бы давно отсюда смотал… да его бы и не свинтили вовсе, уж такой он ловкач, мой дружбан Северин…

— Я, может, и не сопротивлялся вовсе, — проворчал из темноты Пильц, — Я, может, если бы захотел, давно бы отсюда удалился.

— Только не хочешь, — хмыкнул голос, — Ну и замок на двери, конечно, немножко мешает.

— Такие замки моя бабушка свои старым желтым ногтем открывала.

— Как жаль, что здесь нет твоей бабушки. И вообще у тебя ее нет, ты же сирота. Сам рассказывал, что кроме тебя, да сеструхи, никого…