Желябов

Как там сформулировал судейский крючок? А! «Тайное сообщество, именующее себя…» Хитрите, господа, хитрите, да и мы не лыком шиты! Не удастся вам представить шестерых подсудимых как полный состав сообщества, тем паче партию. Нужно запомнить это место и показать судьям, что их козыри биты. Но послушаем дальше.

«Во-вторых, в том, что, принадлежа к означенному сообществу и действуя для достижения его целей, согласились между собой и с другими лицами лишить жизни его императорское величество государя императора…»

И снова Андрей Иванович нетерпеливо вертит головой. Наклоняется к Перовской, что-то шепчет.

Судейские чинуши выхолостили из обвинительного заключения все, что могло хотя бы косвенно касаться целей и программы партии. Сделано это умышленно: не дай бог газеты перепечатают — начнутся толки.

Ведь в программе говорится о светлом будущем России. Но тогда за что же судить людей, его добивающихся?

Желябов улыбается и оглядывает товарищей. Понимают ли они, как можно использовать судейский документ? Кибальчич понимает. Он весь собрался, на лице умная усмешка.

Перовская? Она занята Андреем. Судьба подарила ей несколько часов, и не хочется упустить ни минуты.

Описание убийства слушать неинтересно, весь хитрый прием суда как на ладони.

Одесса, Липецк, Воронеж!

Забылись статьи «Уложения о наказаниях уголовных и исправительных». Желябов напрягает память.

Пожалуй, по статьям 241, 242, 243 и еще какой-то…

Секретарь добавляет: 249. Значит, по обвинительному заключению они уголовники, убийцы. Никакой партии и в помине нет.

Желябову ясно, как вести свою защиту.

Но пока нужно воспользоваться опросом свидетелей, чтобы разоблачить комедию суда, заодно сбить с толку Фукса и получить возможность изложить партийную программу. Чем больше будут путать свидетели, тем лучше. Они запутают судей. Те растеряются — вот тогда и настанет черед подсудимых.

* * *

Фукс ерзал на председательском кресле. Внимание его раздваивалось. Подсудимые с достоинством, убийственно вежливо загоняли судей в дебри споров о вещественных доказательствах преступления. И пока суд плутал в показаниях свидетелей, преступники успевали сказать несколько слов о партии.

Фукс немедленно обрывал.

Но тогда прерывался ход доказательства. Начинались прения. Суд топтался на месте. Публика негодовала. Генералы и дамы шикали, громко проявляя свое верноподданническое усердие, подсказывали, как вести председательствующему процесс. В другое время Фукс приказал бы очистить зал. Но попробуй это сделать, когда в зале сидит министр юстиции Набоков, когда градоначальник Баранов рыскает, доносит государю.

Обвинение отводит ряд свидетелей. Они нежелательны, так как принадлежат к частной публике. Черт их знает, чего еще наговорят. Другое дело казенные: дворники, городовые, офицеры.

Желябов требует слова?

Что же, Фукс не может ему отказать. Но… Что это за тон?!

— Я не ожидал такого заявления… Весьма возможно, что, отвечая на такую новую комбинацию, я просмотрю некоторых свидетелей, которых раньше находил нужным спросить.

Фукс даже вспотел. Кто кого судит?

Набоков что-то шепчет.

Этот министр — наглец. У всех на виду подавать советы первоприсутствующему, сидеть за его спиной!.. Да ведь над российскими порядками будет потешаться вся Европа. Но Набоков произносит имя государя императора. Фукс настораживается.

— У государя появилась мысль прервать этот процесс и передать его в военный суд.

Фукс зеленеет. Если это случится, он должен немедленно подать в отставку.

Но чем недоволен государь? Ах, тем, что подсудимые могут разговаривать между собой, когда суд уходит… Но, позвольте, ведь закон этого не запрещает, тем паче что следствие закончено и разговоры не могут причинить вреда, если, конечно, они ведутся в рамках и не позволяется чего-либо неприличного.

Фукс посылает к подсудимым пристава предупредить, чтобы они не разговаривали. Пристав возвращается и передает просьбу: позволить подсудимым разговаривать, когда уходит суд.

И опять Желябов.

Фукс готов возненавидеть его. Он попросту издевается над судом.

Только свидетель обвинения рассказывал о последних минутах в бозе почившего государя императора, да так проникновенно, со слезой…

— Я видел, как государь, забыв обо всем, сострадательно наклонился над раненым…

Фукс спешит: нужно, чтобы свидетель дорисовал картину святой кротости императора.

— Вы видели, что государь император наклонился над раненым?

— Да, видел, и потом он поднялся и пошел… Фукс готов прослезиться, дамы вытирают платочками глаза, и вот, извольте, Желябов…

— Я просил бы объяснить мне маленькую формальность: должен ли я стоять или сидеть, делая заявления?

У первоприсутствующего даже бакенбарды вздыбились от негодования. Еще минута, и он запустит в подсудимого колокольчиком. А они еще говорят, что он потворствует убийцам!..

Фукс торопится изменить ход заседания. Со свидетелями Желябов расправляется просто. Нужно пригласить экспертов. Теперь Желябов должен замолчать, слово за Кибальчичем.

Эксперты длинно и нудно толкуют о качестве динамита.

Фукс облегченно вздыхает.