Игнатьев видел, как проходила во Франции мобилизация, каким энтузиазмом был охвачен народ — никто не сомневался в будущей победе. И все надежды были на Россию — при первых известиях об успехах в Силезии и Галиции парижане радовались им больше, чем петербуржцы. Главнокомандующим был назначен генерал Жоффр, инженер и штабист, вдумчивый и въедливый службист, который уехал в свою полевую штаб-квартиру. Получить какую-либо информацию о том, что происходит на западном ТВД, из французской ставки было невозможно. Хотя сам полковник постоянно передавал донесения из Варшавы, в которых приводились номера германских корпусов и дивизий, что воевали на восточном фронте, и приводились общие обзоры хода военных действий, чтобы ставить союзника в известность.
Такой неприкрытый эгоизм французов сильно раздражал полковника Игнатьева, который считал что подобное высокомерие недопустимо. Слышались лишь одни требования помочь и начинать наступление немедленно, причем там, где оно не планировалось русским генштабом. Все эти настойчивые просьбы союзников граф отсылал в Петербург, откуда приходили заверения, что и так предприняты все возможные меры. И вот сегодня его вызвали в штаб-квартиру, причем в кабинете Жоффр ознакомил его с ситуацией на фронте, и стало понятно, почему союзник молчал все эти дни как рыба, похвастаться было нечем. Наоборот, судя по всему, сейчас на французско-бельгийской границе назревала грандиозная катастрофа.
Конная армия генерала Марвица вышла к Ла-Маншу в районе Булони, где высаживалась одна пехотная дивизия Британского экспедиционного корпуса. Три остальных, а еще две, 4-я и 6-я, находились на «острове», с единственной кавалерийской дивизией, высадились в Гавре и речном порту Руана. В последнем городе англичане пятьсот лет тому назад сожгли «Орлеанскую Деву», но теперь жители их встретили торжественно, как спасителей. Вот только добраться до крепости Мобеж экспедиционный корпус не успел — германцы действовали крайне энергично, захватив инициативу.
Кавалерия Марвица оказалась не просто конницей, самокатных и егерских батальонов там было чуть ли не больше, чем всадников, а еще имелись автомобили, на которых перевозили инфантерию, и железная дорога, по которой начали доставлять все необходимое. А следом шла 1-я армия Клука из семи пехотных корпусов, стараясь своим правым «плечом» коснуться голубой глади Ла-Манша, чего им и удалось сделать.
Англичане попробовали дать сражение, но были разбиты и поспешно отступали. Группа территориальных дивизий генерала Амады, формально в два корпуса, но скверно вооруженных и плохо обученных, выстоять не смогла — войска Клука ее просто опрокинули, словно не заметив. Левофланговая 5-я армия генерала Ларензака отступала, потерпев поражение от 2-й армии фон Белова — да и не могут пять корпусов сражаться против восьми на равных. Три кавалерийских дивизии генерала Сорде оказать помощь бельгийцам не смогли, и поспешно отступили, потеряв половину конного состава. А немцы чрезвычайно одушевленные этими победами давили и давили всеми семью армиями — теперь наступление велось на широком фронте.
Бельгийская крепость Намюр не выдержала обстрела тяжелой артиллерией, что длился пять дней и гарнизон капитулировал. Главные силы с королем Альбертом заняли позиции в Антверпене, который блокировали германские резервные корпуса и ландвер. Участь их предрешена — или сдача в плен, или интернирование в Голландии, и это вопрос ближайших трех-четырех дней. Затем немцы могут использовать освободившиеся осадные корпуса для развития успеха на парижском направлении.
— Фельдмаршал Френч отводит свои дивизии, — в голосе Жоффра прозвучала горечь, — да и я не ожидал, что противник задействует против нас почти все свои корпуса, и мы сражаемся в одиночку, без помощи…
— Против вас, мой генерал, простите, сорок один корпус, против нас германцы выставили девять — четыре в Восточной Пруссии, пять в Силезии, могу перечислить их номера. И еще австрийцы и мадьяры задействовали тридцать шесть дивизий — в перерасчете 18 корпусов. И это не считая ландвера — его бригад на востоке больше, чем на западном фронте.
— У нас гибнет цвет нации, — в голосе Жоффра прозвучала горечь, от которой Алексея Алексеевича чуть ли не передернуло — «цивилизованные» европейцы всегда относились к русским мужикам, как к дикарям, и не скрывали этого, хотя именно сейчас требовалась помощь от этих самых крестьян в армейских шинелях.
— Вы знаете теперь, полковник, ситуацию на фронте. Прошу о том донести императору — нам требуется немедленная помощь, которую вы