Желторотая тетеря

Она была в светлом полотняном платье и сандалиях на высоком каблуке, а волосы все так же горели - это солнце запуталось в них и никак не могло выбраться. Майор сменил стомп на медленное танго и, насвистывая, удобно устроился на террасе привокзального кафе "Альбигоец".

Дорога через поле была, как и все подобные дороги, особенно хороша, если на нее смотришь не в одиночку. Она состояла из собственно дороги, промежуточного участка поле-дорога, в свою очередь подразделявшегося на полосу травянистой растительности, канаву малой глубины, полосу зеленых насаждений и, наконец, поля со всеми возможными компонентами: тут были и горчица, и рапс, и пшеница, а также различные и безразличные животные.

И еще была Жаклин. Длинные стройные ноги, высокая грудь, которую подчеркивал белый кожаный ремень, почти обнаженные руки - их закрывали только маленькие рукава фонариком, такие легкие, что казалось, их сейчас сдует и они улетят вместе с прицепленным к ним сердцем Оливье, которое болталось на кусочке аорты, достаточно длинном, чтобы сделать узел.

Когда они вернулись с прогулки и Жаклин выпустила руку Оливье, на ней остался негатив ее пальцев, но на теле Жаклин никаких следов не обнаружилось.

Наверное, Оливье был слишком робок.

Они подошли к вокзалу как раз в тот момент, когда Майор поднялся со своего места, собираясь отправить одиннадцать открыток, которые он исчеркал за одну минуту. Зная, что каждая из них стоила девятнадцать су, вы легко можете подсчитать, сколько еще открыток осталось у Майора.

В отеле их уже ждал обед.

V

Пес сидел у дверей комнаты Майора и чесался. Его донимали блохи. Оливье, выходя из своей комнаты, отдавил ему хвост. Он спешил на обед, потому что уже был звонок. Какой чудесный день был вчера, и как хорошо они съездили на реку... Но тут пес выразил свое неудовольствие, так как он поймал наконец блоху и мог теперь переключить свое внимание на Оливье.

Жаклин в белом купальнике лежала у самой воды, и вода на ее волосах была как серебристый жемчуг, на руках и ногах - как блестящий целлофан, на песке под ней - просто мокрая. Тут Оливье нагнулся и дружески потрепал пса по спине, за что тот снисходительно лизнул ему руку.

Но он так и не осмелился сказать ей те слова, которые робкие люди стеснялись произносить вслух. Он вернулся с ней в отель поздно, но смог сказать лишь обычное "спокойной ночи". Сегодня он решил, что скажет наконец те слова.

Но тут открылась дверь комнаты Майора, заслонив Оливье, а из комнаты вышла Жаклин в белой шелковой пижаме, соблазнительно распахнутой на груди. Она прошла по коридору к себе в комнату, чтобы одеться, причесаться.

VI

Теперь, наверное, дверь комнаты Майора никогда не сможет закрыться: петли ее заржавели от соленых слез.