Желтые ромашки

Послышался гудок приближающегося поезда. Идет скорый. Новый обходчик воткнул косовище в землю, неторопливо вытащил из-за голенища свернутый в трубочку желтый флажок и, не глядя на Антанаса, зашагал к переезду.

Жаркий туман слез заслонил перед Антанукасом и переезд, и железнодорожную насыпь, и погромыхивающий на стыках поезд…

ЗВЕНИ, ВЕСНА!

— К телевизору не подходи, — предупреждает папа. — Нельзя. Мал еще.

— Внучек, почему супа не доел? Так и не вырастешь, так и останешься навсегда маленьким, — ворчит бабушка.

— Сыночек, спать пора! — напоминает мама, хотя за окнами еще совсем светло. — Все малыши уже давно спят.

Гядас, или как все называют его ласково — Гядукас, нехотя моет лицо, руки, чистит зубы и отправляется в постель. Его преследуют невеселые мысли. Ох, и нелегко быть маленьким. С утра до вечера только одно и слышишь: тебе нельзя, мал еще. Все мал да мал! Разве он виноват, что маленький?..

Хорошо Аудрюсу, старшему брату: ему еще летом пятнадцать исполнилось, недавно в комсомол приняли, в редколлегию выбрали, и он теперь рисует для стенгазеты маленькие картинки, которые называет виньетками. Зачем так называет? А скорее всего затем, чтобы ему, Гядасу, младшему брату, непонятно было, чем занимается старший! Сестре Бируте десять лет. Она пионерка, в танцевальном кружке занимается. Не танцевать учится, а «репетирует». Почему «репетирует»? Тоже, наверно, для того, чтобы младшему было непонятно, чем занимаются пионеры в кружке бальных танцев.

Ох, что ни говорите, а маленьким быть нелегко. Ты и не комсомолец, и не пионер. Никто тебе не предлагает рисовать для стенгазеты таинственные виньетки, не зовет репетировать в танцкружке. Даже телик не посмотришь вволю, другие смотрят, а тебе — нет.

— Иди лучше какую-нибудь книжку полистай. Это фильм для взрослых, — советует брат.

— Вечером свою «Спокойной ночи, малыши» посмотришь, — успокаивает сестра.

Да, хорошо им… Смотри все подряд… Его бы, Гядукаса, воля — он бы все так разделил: компот, к примеру, считался бы «Спокойной ночи, малыши», а рассольник с огурцом — «только для взрослых». А то как обедать — всем одно и то же, а как смотреть — «маленький!»

Забравшись в кровать, он поглядывает на потолок, на тени от пригашенной люстры. А потом глаза постепенно начинают закрываться. Но и засыпая, Гядас не забывает пожаловаться маме:

— Почему это всем можно, а мне нельзя?

— Чего нельзя?

— Ничего нельзя: ни красками Аудрюса рисовать, ни в танцевальном кружке репетировать, ни…

Мама смотрит прямо в его слипающиеся глаза и говорит:

— Вот растает снег, придет весна, потом будет лето, потом осень, зима, еще одна весна — и ты вырастешь большой, пойдешь в школу. Тебя примут в октябрята, научишься трубить в горн и бить в барабан…

— Горн… барабан… — еле слышно шепчет Гядукас и засыпает сладким сном.

Просыпается он, когда давно уже рассвело. Дома — только бабушка. Она помогает внуку одеться, кормит завтраком, обувает в теплые сапожки и отправляет гулять во двор.

Ночью, видать, крепко подморозило. Стекла окон покрылись ледяными цветами. Но сейчас погода хорошая. Нехолодно. Дворник дядя Лауринас даже телогрейку скинул, так разгорячился: соскребает лед с обмерзшего тротуара, посыпает ледяную корочку чем-то белым, похожим на манную крупу, и снова шаркает скребком.

— Это чего ты делаешь, дядя Лауринас?

— Тротуар чищу, — отвечает дворник.

— А посыпаешь чем? Сахаром?

— Солью. От нее лед быстрее тает.

— А снег?

— И снег.

Гядас раздумывает, что бы еще такое спросить, но дядя Лауринас так быстро работает скребком, что мальчик даже не успевает заметить, как он отходит, берет ведро и сыплет на тротуар несколько горстей соли.

А может, это не соль? Может, дядя Лауринас только в шутку сказал, что соль? Почему это от нее лед быстрее тает?

Мальчик приседает на корточки и, отыскав несколько белых крупинок, сует их в рот. Брр, как солоно! Соль, настоящая соль! А если насыпать много-много соли? То весь снег растаял бы. И тогда…

«Вот растает снег, придет весна… и ты вырастешь большой… — вспоминаются мамины слова. — Пойдешь в школу…»

Дядя Лауринас снова приближается, сгребая широкой лопатой осколки льда с тротуара.

«Спросить или нет?» — размышляет Гядас.

Дворник уже опять далеко, «вжик-вжик-тррр» скребет лопата.

— Дядя, а где ты берешь соль? — подходит к нему Гядукас.

— В магазине покупаю.

— А она дорогая, эта соль?

— Шесть копеек кило, — отвечает дядя Лауринас, с удивлением рассматривая малыша. Зачем ему?

Гядас вздыхает. Шесть копеек — это дорого… Впрочем, у него же есть копилка, и там кое-что можно наскрести! Наверно, уже целая горсть этих копеек! И папа давал, и мама. И бабушка несколько раз опускала туда денежки. Гядас собирается купить себе акварельные краски, чтобы рисовать такие же «виньетки», как Аудрюс. А если купить на все эти копеечки соли и посыпать двор? Снег растает, зачернеет земля и наступит весна! И он, Гядас, скорее станет большим, и уже никто не посмеет называть его малышом! Никто!