Желтые слезы дьявола

Все меньше деревень встречалось им на пути. Незаметно в дороге отряд догнала сначала ненастная осень, а затем и зима. Пошел рыхлый, пухлый снег. В деревнях телеги меняли на сани. Покупали, меняли утварь на инструмент и продукты. Затем словно косяк гусей, ватажники сменяли друг друга, идя по нетронутому снегу. Впереди несколько человек на широких лыжах пахали борозду. За ними припахивали другие, и лошади уже шли как по ровной широкой дороге. Головные постоянно менялись. Соскакивали в сторону, пропуская свежих лыжников. Отдыхали, идя по утоптанному снегу, и потом снова впрягались в голову колонны.

Мороз постепенно крепчал. Пройдя день, вечером отряд останавливался перевести дух. Разжигали костры, варили похлебку. Шапки, щеки и бороды покрывались куржаком, и над отрядом парило. Когда кончились обжитые места и пробитые дороги, одни за другим, слабые духом отрядники поворачивали обратно. Но, несмотря на это, после отдыха отряд продолжал свой поход на восток.

Выносливый Прохор шел среди головных отряда. Как тягловая лошадь он пробивал снежную дорогу, и многие отрядники поневоле любовались его силой и молодостью. Мышцы Прохора довольно быстро привыкли к переходам и он, шутя выполнял самую трудную работу. Когда остальные ватажники валились от усталости, он успевал развести костер, пошутить и сварить похлебку. Привольно и хорошо было ему – жизнь, полная странствий и преодоления трудностей, была Прохору по душе.

Головные менялись все чаще и чаще, уже не слышно шуток и смеха, а мороз кусал все сильнее. На отдыхе отрядники засыпали с куском еды во рту, не чувствуя, как немеют пальцы и потухает костер. Появились первые обмороженные. У многих на лицах холод оставил свои отметины – струпья от обморожения. Но для Мартына жажда увидеть загадочную Тартарию, богатой золотом и пушниной, сильнее мороза и голода. Отряд, ведомый Мартыном и его помощником Еремеем, день за днем, месяц за месяцем неумолимо шел на восток.

Но в ватаге стали роптать. По вечерам у костров тут и там начались разговоры – а не повернуть ли обратно? Где эта Тартария: не выдумки ли это московских басенников?

В один из вечеров один из ватажников раздраженно бросил Мартыну:

– Куда ты нас завел, а? Где эта твоя проклятая Тартария?!

– Да, да, да! Говори где твоя Тартария…– зароптали остальные, обратив свои обмороженные лица на Мартына.

Атаман посмотрел на говорившего взглядом, от которого тому стало не по себе. Звериный огонек вспыхнул в глазах Мартына.

– Молчать! Это что – бунт?! – вскричал он, резко оглядев вскочивших на ноги членов ватаги и остановив свой взгляд на главном бузотере.

Ноздри Мартына раздулись и явственно проступили вены на лбу. Отрядники вскочили и стояли, потупив глаза и переминаясь с ноги на ногу. Подбежали на крик остальные.

– А ну слушай меня сюда! Пошли вы все добровольно, никого я силком в этот поход не тянул,– громко продолжил Мартын. – Если кто есть желающий вернуться – оставайтесь. Но знайте – будете потом также в кабаках просаживать каждую копейку. И я не удивлюсь, если через пару-тройку лет увижу вас на паперти, в рваной одежде выпрашивающих милостыню. Или будете крутить хвосты своим худым коровам и кормить ораву детишек своих-оглоедов, – прорычал Мартын. Смягчив тон, продолжил: – А кто пойдет дальше, тем, не скрою, будет трудно… Но я знаю, там нас ждут сокровища несметные – меха и золото! Покроем себя славой, вернемся с богатой добычей – любые бабы Москвы лягут под вас! Оденемся в шелка и золото, жрать будем осетров и гусей с яблоками. Водку и вина пить ведрами – что еще надо вольному человеку! А?!

Отрядники стали переглядываться между собой. Каждый делал свой выбор. Стали переговариваться и тихо спорить. Прохору стало неловко: он уже всей душой прикипел к отряду, к новым друзьям, ватажникам. И этот раздрай среди отрядников был как ножом по сердцу.

Но эта Тартария была все так же далека, и рассказы Мартына о ее неуловимых богатствах потеряли свою привлекательность. С другой стороны, что его ждало дома – заброшенный родительский дом и пожизненная нищета? У него перед глазами встал покосившийся забор у отчего дома, покрытые копотью печь и лики святых в изразцах…

Прохор мотнул головой, отгоняя это видение. Он для себя окончательно решил, что пойдет до конца с Мартыном.

В этот момент Мартын нутром прирожденного вожака почуял, что судьба отряда решиться прямо здесь и сейчас. Он резким движением выхватил из ножен свой огромный нож. Близстоящие ватажники отпрянули от него. Мартын же наклонился и тут же на снегу ножом провел длинную черту. Закончив, также сжимая в руке тускло мерцающий клинок, он промолвил:

– Сделаем так: кто не перейдет сейчас эту черту – остается здесь, а потом идет обратно в теплые края! А кто переступит ее – тот идет со мной до конца, до самой Тартарии – разделит с нами ее богатства и женщин!

Над отрядниками повисла тягучая тишина.

Вокруг Прохора казаки стали негромко переговариваться:

– Может, и сгинем там в тайге, но хоть поживем напоследок…

– А, может, не брешет Мартын – какой никакой хабар и выгода нам обломится! – слышалось в толпе.