Желтый Ангус

«Тот, кто покинет этот город, тот, кто забудет про снег, про расположение улиц и их названия, забудет день, забудет ночь, про непрочерченные линии невидимых проводов, обман пломб на железных дорогах, фейсбучные сети, тротуары рек, и про оркестры входящих в порт барж, кто не захочет узнать ничего из спичек и отчуждений, и того, что принято называть монгольским сыром или корой расшитого иглами дерева, тот, кто способен рассмеяться легко и броситься с причала, как лингво пчел, плыть плотно среди льдин, опираясь на сахар, соль, плавники пучеглазых подводных рыб, тот, кто способен бороться с водой густой, преодолевать лицо пустыни, хохотать над миром слепых, трудиться праздно посреди земли, и стараться трудно в зелени луны и воздуха, тот, кто способен найти медь, олово и мышьяк для бронзы, полотенце и четыре круглых квадрата…» А. Бычков. Вот мы и встретились.

Ландыш – самый медленный цветок. Он распускается почти всю зиму под неусыпным контролем кроликов (поэтому у них красные глаза). Он для тех, кто ждал, ждал, а потом уже забыл, что ждет.

Москва сера, как лицо работяги с похмелюги. Серый снег, серая земля, единство. Окружная. Уходящие вдаль, в заборы сугробы. Машины тоже в налете, как язык. Покрыты пеплом вулканических газов. Перхотью с крыльев моли. Умирающей всегда в демисезон, тот узкий затянувшийся период, что похож на тонкую щелку в двери, из которой досадливо дует. Пыльцой с мертвых.

Книга, которую начнешь читать в этот сезон, всегда пропустит его вперед. А летом будет уже не то, как пальто не по погоде.

В которых спешат сейчас нараспашку люди с траченными долгими месяцами лицами. Сквозняки забегают в пустые склады погреться, люди – за шаурмой, пластиковыми стаканчиками чая или кофе. Кадят чайным пакетиком, дирижерят ложечкой. Греют руки, как над костром. Пытаются отделить запахи от дыма, дорогу – от направления. Адрес – от того, что сейчас больше всего кажется выходом.

Дым от тех же привокзальных шашлыков имеет так же мало с его источником, как прошлые месяцы – декабрь, январь, февраль, март – с зимой, ее началом или концом.

Мне нравится, что расширили так улицы в центре – хоть на велосипеде, хоть пешком, хоть их хипстерские самокаты. Мне нравятся эти поздние москвичи – офисные, девушка, пожилая пара, молодежь. Модная гастарбайтерша спрашивает в круглосуточном магазине минеральную воду без газа, только пять литров, другая бутыль ее не устроит, «пойду в другой магазин. Спасибо!» Мне нравится эта Москва, и нравится ее нравить. Потому что в другое время только ненавидишь, а как иначе?

Мальчики, тусующиеся на Тверской, между собой. «Хей, у меня скоро день рождения! Мне уже 18 будет!» А мне через год «пятый десяток пойдет».

Проходя мимо, думаешь – согласились бы они на обмен? Возможности моего возраста, деньги, секс, институт позади. Хотел ли бы обменяться я? Скорректировать – эти самые мои возможности.

Наверное, сделка бы все же не состоялась. Но все равно так сложно поверить, что все правильно.

Ребенок сообщает родителям, что она взрослая, а они маленькие. Смеется – «вы маленькие!» То есть она пойдет на работу, а они в садик? Да! Но они все равно пошли следующим утром на работу. Они же маленькие, они не послушались.

Быстрые победы. Несбывшиеся посты. Через мутное стекло.

Все больше дней похожи на забытую в парке детскую варежку. Ее подняли и повесили на дерево, но даже если найдут, то ребенок из нее скоро вырастет.

Апрельский дождь пополам со снегом и ветками скребется в окно ногтями, изъеденными грибком.

Если тут и должен быть какой-то смысл, то мне не выучить язык, на котором о нем говорят.

Кто-то ищет нянь, я – сиделку.

Весна машет потерянными детскими варежками. Снова хочется сбежать с уроков в парк.

Подделка рая хуже имитации ада.

Подступы к настоящему раю как узнать? Там будет табличка «по дорожкам не ходить!»

В России лучшие ремейки «Процесса»/«Замка» – «Приглашение на казнь» Набокова и «Очередь» Однобибла, – потому что «мы рождены, чтобы Кафку сделать былью»?).

В детстве ты мечтал стать дальнобойщиком, чтобы везде путешествовать. А стал тем, кто направляет потоки фур. Тот, у кого власть, всегда несвободен.

Голое платье лжи.

Земля – небо мертвых («Заххок» В. Медведева). Ад – наш рай. И все т. д.

«Я неизбежно являюсь атеистом той частью своей души, которая не приготовлена для Бога. Из людей, чья сверхъестественная часть души не пробуждена, правы атеисты, а верующие не правы». Была ли Симона Вейль аскетом или экзальтатом? Ее тетради писались для себя (из них уже в чистом виде в статьи), публикации (перед отъездом в Америку оставила другу с инструкциями) или среднее? Среднее – это то новое, то, как манифестируется человек в XX веке. Написал и опять ошибся…

Невысохшие чернила распускающихся листьев.