Желтый бриллиант

Приход и уход любви, как приход и уход весны, лета, осени, зимы можно объяснить теоретически и подтвердить научными фактами, но нельзя ускорить или остановить. Это происходит неожиданно, как снег на голову, — неизбежно и неотвратимо — как гроза в июле.

В девять часов вечера Таня была дома.

Петр Данилович пришел домой где-то в половине восьмого. Марианна Гавриловна услужливо сняла с его мощной фигуры тяжелую генеральскую шинель, аккуратно положила огромную, с красным верхом, каракулевую папаху на столик в прихожей и ласково пролепетала:

— Петенька, ужин уже готов.

Петр Данилович Задрыга прошел в «залу», встал в центре комнаты, поднял голову и стал внимательно изучать огромную чешскую хрустальную люстру. Она сверкала множеством граней. Между хрустальными лепесточками свисали грозди зеленого и бордового стеклянного винограда. Как старый оперативник, Петр Данилович почувствовал, что дома произошло что-то неладное. Слишком ласковой была Марианна, и слишком тихо было в квартире.

Петр Данилович громко спросил:

— А где Таня?

Марианна Гавриловна вышла из кухни. В руках у нее было небольшое резное хрустальное блюдо, на котором веером лежали тонкие ломтики лимона.

Марианна Гавриловна переспросила:

— О чем ты, Петенька, спрашиваешь?

Петр Данилович зарычал:

— Где Таня?

Марианна Гавриловна побледнела и, заикаясь, ответила:

— Таня, а Таня, Таня (она сделала большую паузу) уехала ужинать в ресторан.

Петр Данилович удивился:

— А что, дома есть нечего?

Через мгновение он еще громче зарычал:

— В какой р е с т о р а н, с кем она уехала?

Марианна Гавриловна, крепко держа в руках блюдо с лимоном, прошептала:

— С Большаковым Николаем Александровичем — начальником нашего Семена.

В одно мгновение Петр все понял. Он приблизился к Марианне и тихо, почти шепотом спросил:

— И ты ее отпустила?

Образовалась пауза.

Марианна Гавриловна, наконец, поставила блюдо на стол и посмотрела на мужа. Его лицо было багровым. У Марианны, как врача и любящей жены, проскочила мысль: «Боже, у него поднялось давление».

Петр Данилович, не говоря ни слова, повернулся к серванту и достал из бара бутылку армянского коньяка. Марианна услужливо подала ему хрустальную рюмку на высокой ножке. Петр со злостью смахнул рюмку на пол. Осколки хрусталя засверкали в свете люстры.

Петр Данилович с грохотом открыл стеклянную створку серванта, достал тяжелый, резного хрусталя, стакан с толстым золотым ободком, налил в него почти до ободка коньяка и в один присест проглотил. Налил еще, и снова выпил. Он сунул в рот три дольки лимона, поморщился. В одной из долек случайно оказалась косточка. Обычно Марианна аккуратно кончиком ножа вынимала все косточки из лимона. Петр со злостью выплюнул косточку на пол, посмотрел на жену. Глаза его налились кровью.

Он заорал так, что в серванте зазвенели рюмки:

— Ты, дур-ра, ты с кем отпустила дочь? Ты уже ничего не соображаешь, зажралась икрой. Дура! Дура!

Он поднял правую руку, сжатую в кулак, замахнулся на Марианну, но с силой стукнул по столу. Блюдо с лимоном подпрыгнуло.

Марианна, пятясь задом, вышла из «залы», зашла в мамину комнатку, села на плюшевый диванчик и, тихо уткнувшись в подушку, заплакала.

Сквозь слезы она слышала, как Юрий Сенкевич — ведущий телепередачи «Клуб кинопутешественников» — рассказывает о своем плавании на тростниковой лодке «Ра». Телевизор работал на полную мощность. Даже толстые кирпичные стены сталинского дома для него не были преградой. На кухне остывал деликатесный ужин.

В девять часов вечера раздался щелчок дверного замка, тихо вошла Таня.

Она повесила дубленку в шкаф, поставила мокрые от снега ботинки на коврик и собралась прошмыгнуть в свою комнату.

В другом конце длинной прихожей она увидела отца. Ей показалось, что папа похож на огромную гору или на кирпичную водонапорную башню. Отец, пошатываясь, подошел к дочери. От него сильно пахло коньяком. Он шепотом спросил:

— Дочка, ты, где была?

Таня по-настоящему испугалась.

Петр Данилович схватил свою любимую дочку за волосы, нагнул ее голову вниз и со всей силой своего огромного тела стал бить Таню кулаком по попе, по пояснице. Рука у него была тяжелая. Таня сильно закричала от боли. Отец продолжал колотить дочь. На крик выскочила Марианна. Она пыталась защитить дочку. Петр грубо, в плечо, оттолкнул ее, повернул Таню и, схватив ее за воротник свитера, наотмашь стукнул по лицу. На бледной худенькой щеке Тани сразу выплыло ярко-красное пятно.

Петр опустил руки. Он зло посмотрел на дочь и прорычал:

— Ты с кем пошла, шлюха? Разве я тебя растил для этого ублюдка? Я сотру его в порошок. Я уничтожу его. Он на Колыме лес валить будет!

Таня, молча, стояла. В глазах у нее не было ни слезинки.

Марианну трясло крупной дрожью.

Петр резко повернулся и направился в «залу».

Таня спокойно пошла в свою комнату.

Марианна засеменила вслед за дочерью.

Таня повернулась, посмотрела маме в глаза и тихо сказала:

— Мама, не надо, — и закрыла за собой дверь.