Желтый дьявол. Том 1

— Ага, попался, — кричит Бобров. — То-то! А говорил, нет оружия. Ребята, развязывай узел.

В одну минуту узел развязан; там длинными рядами, тщательно упакованы черные стержни копченой колбасы.

— Вот это здорово! Вот так патроны. Откуда это у тебя?

— Так. Привозит один знакомый. Торгую маленько…

— Ладно, забирай, ребята, и колбаса пригодится.

— Куда делся этот доносчик? — ворчит Пережогин. — Надо бы ему всыпать за ложный донос…

Но доносчика уже след простыл. Без шапки мчится по улице. Вот сейчас поймают, пристрелят…

И после ухода Пережогина, тщательно забаррикадировав все входы, немец собирает своих напуганных гостей.

— Гот зей данк!.. Хорошо отделались. Ведь это же зверь, а не человек. Ему расстрелять — раз плюнуть.

— Да-да, — подхватывает молодой человек, так неудачно обнаруживший свою трусость. — Помните, на прошлой неделе расстреливали Фишмана, Натансона и Герке. Все он — Пережогин.

— О, мейн гот! Когда же все это кончится? Герр Кушкин — вы русский, ну скажите, что этим людям надо?

Герр Кушкин — учитель словесности. О, — он знает.

— Им надо грабить, — вот что я вам скажу. Побольше грабить. И народ, и Россию — все.

— А что же дальше, герр Кушкин?

— А дальше… мы их прогоним. У нас будет настоящая власть…

— Такая же? — наивно спрашивает немец. Он скептик и не верит в русский народ.

— Зачем такая же! — возмущается Кушкин. — Настоящая! Учредительное собрание. Парламент… Равноправие.

— О! герр Кушкин. Это будет гут. Ошень гут.

И немец прищуривает глаза. Он уже видит вывеску своей будущей колбасной лавки.

2. Страшилище

На краю города, в плохонькой комнатке с ободранными обоями, за грязным деревянным столом сидит человек. У него седая голова, жесткое тощее лицо, серые сверлящие глаза.

Взглянув со стороны, можно подумать: ученый, углубившийся в свои научные открытия и забывший про все окружающее.

Но нет. Этот человек науками не занимается. За поясом у него бомбы, с плеча небрежно свесилась пулеметная лента, на столе под рукой огромный кольт и куча патронов. Этот человек — страшилище местных обывателей, начальник отряда отчаянных, как и он, людей — анархист Пережогин.

— Трррр…

— Да! слушаю…

— Говорит Карандашвили. Тебе, Пережогин, поручается сбор теплых вещей для армии. Сбор произвести среди местного населения.

— Есть! Когда?

— Как можно скорее и безболезненнее. На твой отряд жалуются…

— Кто? Кто смеет! — Лицо Пережогина исказилось. Брови сдвигаются. Он, жертвующий всем для дела, не жалеющий ни себя, ни других… Кто смеет на него жаловаться.

Нет ответа. В телефон шипение. На другом конце трубку уже повесили.

Пережогин сжимает кулаки. — Ух, сволочи — пусть подождут, настанет момент.

Поворот головы к дверям. — И что нужно Карандашвили? Ведь тоже анархист. Уж больно ручной стал… В соседнюю комнату:

— Бобров!

За дверью, в соседней комнате — попойка. После недельной бешеной работы — можно позволить.

На столах хлеб, мясо, водка, под столами пустые баночки.

Эх, гуляй, гуляй, головушка моя,
Эх, головушка моя да разудалая…

Самые разнообразные люди в этой компании: тут и деревенские парни с залихватским присвистом, тут городские бродяги — сорвиголова, тут дезертиры, случайно приклеившиеся к отряду матросы — клеш…

Все сплотились, об’единились в одном деле. А какое дело — не всем же думать. Знают одно: надо делать. Чтоб без буржуев. А как это сделать, знает он — человек с бомбами — Пережогин.

— Бобров! Тебя зовут.

Сутуловатый, широкоплечий парень пробирается сквозь сидящих. Он слегка покачивается и морщится, точно прогоняя из головы остатки дурмана.

— Опять? Пьянствуете, — строго говорит ему Пережогин.

Бобров с’еживается.

— Немножко! Что-ж поделать. Ребята…

— Довольно! Завтра приступаете к сбору теплых вещей для армии. Смотрите, чтобы без эксов.

Бобров угрюмо смотрит. Потом медленно:

— А кто за всем уследит. Вообще… Товарищ Пережогин, — и уже не сдерживая накопившиеся в себе мысли Бобров выбрасывает:

— Мы так не можем! Настроение у ребят отчаянное. Везде идем, рискуем жизнью, а тут еще следи за пустяками. Справедливость. Вот на днях эвакуация Читинского банка… Хорошо бы…

Пережогин ударяет кольтом по столу.

— Молчать! Ступайте.

Бобров уходит. Суровое лицо Пережогина не меняется в своем выражении. Но он о чем-то задумался.

3. В мутной воде

— Ваня! Ты не слышишь? Стучат.

— Где? — Иван Федорович вскакивает.

— В нашу дверь.

— Не может быть! — Иван Федорович хватается за голову.

— Что это? Обыск? Конфискация?

У Ивана Федоровича волосы дыбом. Его жена Марья Григорьевна спешит к комоду. Скорее — кольца, серьги, часы. В старый чепчик завернуть — бросить на верх печки. Костюм мужа, летнее платье — в узелок, в амбар под дрова.

Стучат.

— Сейчас, сейчас откроем! Ключи ищем, — кричит в коридор Иван Федорович. Коленом зацепился за умывальник, падает на пол. Глаза на выкате.

Шопотом:

— А вдруг расстреляют… Надо письма уничтожить. Сжечь. Где спички? Маша, спички.