Желтый дьявол. Том 2

— Ну, что, Ефим… Болит…

— Эх, Ольга… Не здесь — здоровой рукой на рану в плече, — а здесь. Крепко рукой на сердце, — вот где болит… Смотри… Арбузы сейчас на бахчах… Хорошо… и ребята — воюют… А здесь лежи…

— Успеешь. — Тихая улыбка у Ольги, — ты бойкий, наверстаешь; вот лучше не ворочайся лишнее, а то дольше пролежишь.

— Не заговаривай зубы, лучше скажи — как там съезд идет: что наши крепкодумы выдумывают… Мужики наши, старики.

Ольга подсаживается к нему на кровати, — она немного похудела за это время; снова вработалась в обязанности сестры и даже заработалась: мало опытных сестер, а докторов и совсем нет, — один Малевский на всю область, да и тот больше любит с партизанами в цепи лежать, чем их лечить… а то с девчатами в хороводе ходить… Не доктор, а дьявол… Зато и любят его партизаны — блатной, говорят.

Подсела. Дала пить. Поправила полевые цветы, что сегодня утром ему нарвала… Часто она ему их носит…

— Ну? — нетерпеливо повернул к ней Кононов свое черное, сильно исхудавшее лицо.

Ольга знает, что не отвяжешься от него — надо рассказывать:

— Ну, что… Дружно партизаны решают все дела…

— Мужики… Мужики-то как?..

— И они хорошо… Говорят — воевать, так воевать… Коли взялись, надо кончать…

— Не боятся, что долго затянется борьба… Зазимуем… Объедим их…

— Ничего… Хотя молодежь надеется к зиме покончить с Колчаком…

— А старики?

— Ну, они подсмеиваются — храбритесь, говорят, храбритесь… Вот только, говорят, помогите нам собрать хлеба, а то кормить нечем будет…

— А съезд что?

— Говорят — думают распустить тыловые части по домам на уборку хлебов.

— О мобилизации говорят?..

— Нет еще… Кажется, сегодня на вечернем заседании этот вопрос будут решать.

— Пора бы уж. А то полевые штабы замучила эта очередь. Две недели простоят на фронте и давай смену…

— Крестьяне… хозяйство у них.

— Да ведь для себя!.. — И больной рукой со злостью по койке: трах!

И закусил до крови от боли губы.

— Что, размахался… с Колчаками рубишься… — Точно насупившийся, поблескивая очками, мягко ступая улами, в синих китайских шароварах, подошел Малевский.

— Да что, товарищ доктор, вот она говорит…

— А ты не слушай ее…

А в углу тоже на койке сидит старик с бухты Ольги у партизана и тихо ему:

— Ты, Ванюшка, не нудь… Леворюция возьмет верх — сделаем тебе ноги, не хуже прежних… Да и что — за обчество пострадал, прокормим…

— Много нас… таких-то… — Партизан с ампутированными ногами грустно на обрубки посмотрел, пощупал… — Много… где уж…

— Всех, говорю — обчество постановило… И вот сейчас — вся громада — съезд говорит: обязаны кормить… Прокормим.

И тихо тормошит старик у изголовья партизана, поправляет ему соломенную подушку.

— Не нудь… Бодрись — за обчество пострадал, дурашка…

Помолчали.

— Вот только на пантовку ходить с тобой уж не придется…

Партизан шумно вобрал в себя воздух — и сильно его выдохнул…

Старик что-то отвернулся — часто замигал глазами.

Проклятые панты!

Он и сам не пойдет нынче за ними… Что панты — проживем и без них…

Опять помолчали.

— Ну, мне пора на съезд, Ванек.

Тоже делегат.

Все слушают. Говорит Грахов:

— Штабу тяжело держать фронт вечно сменяемыми партизанскими частями. Или фронт и тогда мобилизация — или только разрозненные партизанские отряды, и тогда можно обойтись и сменами, и простым добровольчеством…

Долго обсуждают важный вопрос мобилизации и питания фронта живой силой. Но все споры прекращаются, когда приходит на с‘езд Штерн — бесконечные рассказы о нем партизан окружили его большим доверием и любовью крестьянских масс… Легендарный командир… Они все его слушают, затаив дыхание.

— …И вот, товарищи! — Война есть война… Она несет с собой много тяжелых последствий и одно из них — отрывание молодых сил от станка и плуга. Нам теперь важно действовать применительно обстановке: где фронтом, где отдельными партизанскими отрядами. Но все-таки нужно держать широкий барьер, который бы охранял в глубокой тайге ваш мирный труд. Вот для этого штаб предлагает провести постановлением съезда мобилизацию только трех молодых возрастов: 19-20-21. Это будет основное ядро постоянного кордона. Движущиеся же отряды будут формироваться из общих прежних очередей всех остальных возрастов. Точно также и большие отдельные операции.

Революция требует жертв…

Вы начали повстанчество, вы поднялись — надо его кончить с честью. Надо его выдержать и дождаться прихода Красной армии.

Кончил.

— И дождемся!..

— И выдержим!.. Общий гул голосов.

Когда уже написана и проголосована резолюция, вдруг один голос из угла:

— А як нам быв — нам нельзя убивать…

— А у царя ходили на фронт… — несколько голосов староверу — старику из Чугуевки.

— У царя што — насилием… Мы ба вдвое давали провианта армии… Раньше нас штаб не трогал.

— Теперь вся громада воюет — нельзя!.. — Угодзинзовский старик с сердцем.

— Трусы вы!.. Иисусово войско, вот что… — кто-то из партизан молодо, озлобленно кричит.

И опять Штерн:

— Тише, товарищи. Пусть весь тот участок фронта, который падает по снабжению на Чугуевскую волость, — возьмут на себя одни староверы, тогда мы согласны их освободить от мобилизации… к тому же бойцов у нас достаточно и без них…

— Правильно…