Желтый Эскадроль

– Проходная фабрики – это громадный ангар на высоком холме, который охраняют сотни людей, и ты не знаешь, как ты туда попала?

– Ты понимаешь, Танский, еще даже суток не прошло, как мы оказались в ангаре и имели великие надежды на победу. И к чему все привело? Ты видишь, да?

– Да, теперь я могу тебя видеть, пока батарейки не кончились, – я разочаровался в ней, она ничего не знала, и вся эта затея с вырыванием из рук Фонда одного пленного оказалась бессмысленной.

– Но почему-то совсем на меня не смотришь.

– Твое лицо не запомнит мертвая история. Его не запомнят люди и даже твои родители, если они правильные органицисты. И я тоже не хочу запоминать его. Фотографии было достаточно.

– Но ты запомнишь мой голос и эту ночь, которую мы так хорошо проводим?

Эта невероятно мерзкая шутка чуть не заставила меня сейчас же выхватить палаш и начать ее рубить. Вместо этого я просто начал читать.

– «Десять утра. Мы заняли ангар, который здесь называют проходной, и укрепились в нем. С нами бывший полковник Эскадроля, он существенно помог нам с оружием, и мы практически ни в чем не нуждаемся. Ждем специальные отряды, которые отправили за инженерами города, – к лифту, который ведет вглубь фабрики, путь преграждают огромные ворота в сорок аршин высотой. Для того чтобы открыть их, нужны знающие люди. Чудо, как они построили такие ворота в настолько малые сроки. В воздухе пахнет надеждой на победу, хотя этот запах все больше оттеняется запахом гари. Эскадроль решил разрушить ворота, ведущие в проходную. Они такие же массивные, и мы хорошо заперли их изнутри. Эскадролю понадобится часов восемь, чтобы разорвать ворота даже мощнейшей артиллерией. Усталость прошла, я бодр, счастлив и спокоен.

Одиннадцать утра. Вся верхушка движения забралась на смотровой балкон, он почти под самой крышей, и отсюда видно всю проходную. Ее размеры поражают и не поддаются описанию, хотя нам известно, что потолок здесь около пятидесяти аршин. Здесь очень темно, окон в проходной нет, везде видны лучи немногочисленных фонарей. Своих людей, а нас здесь две тысячи, я едва различаю внизу. Специальные группы задерживаются. Стена, прилегающая к двери наружу, оказалась весьма хлипкой, и в ней уже виднеются небольшие просветы, оставленные снарядами артиллерии. Час дня. Инженера привели! И кого, самого Кайзенова!

Оказалось, что все специальные группы были уничтожены, но ценой многих людей этого инженера удалось захватить. У него кровные связи с уничтоженными народами, и он работает на Эскадроль, видимо, только ради славы и денег. Оппортунист. Я думал, что он малодушен и слаб, с такими-то принципами, но он наотрез отказался открывать ворота. Пришлось физически воздействовать. Ворота внутрь проходной почти разрушены, но и ворота к лифту вглубь фабрики сейчас почти открыты. Чувствую, что сегодняшний день хорошо кончится…» Это последняя запись. Вероятно, он умер через час после этих слов.

– Я не видела смерть Катилины, но уверена, что в ней виноват Кайзенов. Этот мерзкий дряхлый старик постоянно высокомерно ворчал и говорил, что нам отомстит.

– А что за «физическое воздействие»? – с иронией спросил я, ибо методы у «зеленых» были грубее наших.

– Почти всех выгнали из помещения, куда привели Кайзенова. Когда мы снова увидели его, белый пиджак и седая борода старика были забрызганы мелкими каплями крови, и он сильно поник. И пошел открывать дверь.

– Я не видел смерти Кайзенова, но уверен, что он был счастлив умереть за Эскадроль. В конце концов, смерть притягательна и уводит в неизведанные миры… Катилина думал, что Кайзенов слаб, а он был человеком идейным и верным. Ученый решил, что его старый народ жалок, а эскадрольцы ведут мир по пути прогресса и величия.

– А как умер Катилина?

– Его убила машина. Но я не видел, мне лишь передали. Эх, ладно. Мне действительно надоело, – я отбросил дневник сбоиста и вновь зашагал по камере. – Катилина написал, что наш бывший полковник помог вам с вооружением. Первый «зеленый», который был убит на моих глазах сегодня, был с пневматической винтовкой. Пневматической! Это говорит об ужасном уровне подготовки, об ужасном уровне снабжения, об ужасной организации и ужасном сознании ваших достопочтенных «зеленых» братьев. Почти все, кого я видел, страдали от отчаяния и грусти. Но не оттого, что проигрывают, а оттого, что заигрались. Эскадрольцы – заигрались. Они думали, что страдают от отсутствия органики и идут против нее, а они заигрались, ведь эскадролец инстинктивно волен надевать любую маску. Только вот эти единицы потеряли ощущение самого главное – истина не имеет смысла без общественных ценностей. Лишь вместе мы побеждаем. Они, ныне уже трупы, трупы от своей врожденной глупости, поняли это в самом конце и раскаялись перед собой. А ты нет. И это останется на твоей совести даже после смерти. Но ты вот что скажи мне: разве можно убить человека пневматической винтовкой?

– Откуда я знаю? Я вообще не занималась этим вопросом. А совесть моя, как и все остальные чувства, давно истлела. Органика способствует…