Айвор уехал. Откинувшись на сиденье за ветровым стеклом в своем желтом седане, он кружил по дорогам сельской Англии. Неотложные светские и любовные обязательства звали его из одной усадьбы в другую, из замка в замок, из помещичьего дома эпохи Елизаветы в георгианский особняк — по всей стране. Сегодня Сомерсет, завтра Уорикшир, в субботу Уэст Райдинг, во вторник утром Аргайл — Айвор не знал ни дня покоя. Все лето — от начала июля до конца сентября — он выполнял свои обязательства. Он был мучеником долга. Осенью он возвращался в Лондон на отдых. Кром был маленьким эпизодом, мелькнувшим пузырьком в потоке его жизни. И уже принадлежал прошлому. К чаю он будет уже в Гобли, и там его ждет приветная улыбка Зенобии. А в четверг утром... Но это еще далеко-далеко впереди. Он будет думать о том, что ждет его в четверг утром, когда настанет утро четверга. А пока — Гобли, а пока — Зенобия.
В альбоме для гостей Крема Айвор по своей неизменной привычке оставил стихи. Он написал их экспромтом, с уверенностью мастера, в течение десяти минут, оставшихся до его отъезда.
Дэнис и мистер Скоуган не спеша возвращались от ворот, где были сказаны последние слова прощания. На столе в гостиной они увидели альбом. Он был раскрыт, и чернила еще не успели высохнуть. Мистер Скоуган прочитал творение Айвора вслух:
— Очень мило, со вкусом и тактично, — сказал мистер Скоуган закончив.— Меня смущают только «аурумальные бабочки». Вы по собственному опыту знаете о том, как работает поэтическое воображение, Дэнис. Не можете ли вы объяснить, что это значит?
—Нет ничего проще, —сказал Дэнис. — Прекрасное слово. Айвор хотел сказать, что крылья у бабочек золотые.
—Благодаря вам это становится совершенно понятным.
— Так приходится страдать, — продолжал Дэнис,— оттого, что красивые слова не всегда означают то, что они должны означать. Недавно, например, я уничтожил целую поэму только потому, что слово «карминативный» означало не то, что надо. «Карминативный»— замечательное слово, не так ли?
—Замечательное, — согласился мистер Скоуган.— А что оно значит?
— Это слово, которое нравилось мне с самого раннего детства, — сказал Дэнис. — Я любил это слово. Когда у меня бывала простуда, то мне давали коричную настойку — совершенно бесполезную в таких случаях, но довольно приятную. Ее наливали по капле из узких бутылок— золотистый напиток, огненный и согревающий. На этикетке были перечислены его достоинства, и, между прочим, он характеризовался как в высшей степени карминативный. Я обожал это слово. «Ну не карминативно ли это?» — спрашивал я себя, получая свою дозу. Это слово, казалось, замечательно передавало ощущение внутреннего тепла, этого — как лучше сказать — физического удовлетворения, приходившего после того, как выпьешь корицы. Позже, когда я открыл для себя вино, слово «карминативный» стало характеризовать для меня похожее, но более благородное, более духовное тепло, которое оно вызывает не только в теле, но также и в душе. Карминативные свойства бургундского, рома, старого бренди, изысканного «Лакрима Кристи», марсалы, алеатико, крепкого портера, джина, шампанского, кларета, молодого тосканского последнего урожая — я сравнивал, классифицировал их. Марсала веселяще карминативна, нежна, как пух; джин покалывает и освежает, в то же время согревая. У меня целая таблица карминативных свойств. И вот, — Дэнис развел руки ладонями вверх, изображая отчаяние, — и вот я знаю теперь, что на самом деле означает слово «карминативный».
— Ну, так что же оно означает? — несколько нетерпеливо спросил мистер Скоуган.
—Карминативный, — сказал Дэнис, нежно растягивая каждый слог, — карминативный. Я смутно представлял себе, что это слово как-то связано с carmen — carminis[22], еще более неопределенно с саго — carnis[23]и производными от него вроде карнавала и карнации. Карминативный — в этом была идея пения и идея плоти, розоватой и теплой, с намеком на празднества mi-Careme[24] и карнавальные гулянья Венеции. Карминативный... тепло, горячий огонь, физическая зрелость человека — все было для меня в этом слове. И вместо этого...