Желтый Кром

Четыре года, думал он. Что такое, в конце концов, четыре года? Неминуемо понадобится намного больше, чтобы Армагеддон созрел, взошел, как на дрожжах. События 1914 года — лишь первое столкновение. Что же касается окончания войны — оно, конечно же, иллюзорно. Война все еще продолжается, тлея в Силезии, в Ирландии, в Анатолии. Недовольства в Египте и Индии, возможно, расчищают путь к распространению кровопролития среди нехристианских народов. Китайский бойкот Японии и соперничество между этой страной и Америкой в Тихом океане, возможно, становятся семенами новой большой войны на Востоке. Будущее, старался уверить себя мистер Бодиэм, сулит надежду. Настоящий, подлинный Армагеддон, быть может, скоро начнется, и тогда, как тать в нощи... И все же, несмотря на утешительные объяснения, его томили грусть и неудовлетворенность. Четыре года назад он был таким уверенным. Помыслы Бога казались такими ясными. А теперь? Теперь он был разгневан и в гневе своем прав. Но этого мало: он страдал...

Тихо и внезапно, как призрак, появилась миссис Бодиэм, бесшумно скользнула по комнате. Бледное лицо над черным платьем отливало матовой белизной, глаза бесцветны, как вода в стакане, соломенные волосы почти так же бесцветны. В руке она держала большой конверт.

— Это пришло для вас по почте, — тихо сказала она.

Конверт был не запечатан. Машинально мистер Бодиэм разорвал его. В конверте оказалась брошюра, потолще его собственной и изящнее оформленная. «Фирма Шинни. Доставка одежды для священнослужителей, Бирмингем». Он раскрыл брошюру: каталог был отпечатан со вкусом, в старинной манере, с замысловато расписанными в готическом стиле буквицами. Каждую страницу окаймляли красные линии по краям полей, пересекавшиеся в углах на манер оксфордской рамы для картин, вместо точек стояли маленькие красные кресты. Мистер Бодиэм перевернул несколько страниц.

«Готовая одежда. Сутаны из лучшей черной мериносовой шерсти — всех размеров.

Сюртуки для священников. От девяти гиней и выше. Изящное облачение, скроенное нашими опытными портными, специализирующимися на платье для духовных лиц».

Иллюстрации, выполненные способом автотипии, представляли молодых священнослужителей. Одни были маленькие и щеголеватые, другие рослые и мускулистые, каким впору играть в регби, третьи с аскетическими лицами и большими исступ-

ленными глазами. Они были одеты в сюртуки, стихари, в вечерние одеяния, в черные норфолкские костюмы.

«Большой выбор церковных облачений.

Пояса из вервия.

Особые полурясы, только в нашем магазине. Подвязываются шнуром у пояса. Надетые под стихарь, выглядят совершенно как полное облачение. Незаменимы для летней погоды и в условиях жаркого климата».

С ужасом и отвращением мистер Бодиэм бросил каталог в корзинку. Миссис Бодиэм взглянула на него. В ее бледных тусклых глазах ничего не отразилось.

—Люди здесь, — сказала она своим тихим голосом, — становятся с каждым днем хуже и хуже.

—Что еще случилось? — спросил мистер Бодиэм, чувствуя себя внезапно очень усталым.

—Сейчас расскажу.

Она пододвинула коричневое лакированное кресло и села.

—В Кроме, видимо, второй раз явились на свет Содом и Гоморра.

(Проповедь, приписываемая в девятой главе мистеру Бо-диэму, воспроизводит содержание выступления преподобного И. Г. Хорна в 1916 году нашей эры перед священнослужителями, позднее опубликованное. Оно было переиздано им в качестве приложения к его же небольшой книге, озаглавленной «Значение воздушной войны» (издательство «Маршалл, Морган энд Скотт». — Примечание автора).

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Дэнис не танцевал, но когда потоками приторного горячего запаха духов, вспышками бенгальских огней из пианолы поплыла мелодия регтайма, все в нем подчинилось ее ритму. Маленькие черные корпускулы плясали и барабанили, как негры, в его артериях. Он стал пленником движения, двуногим дансингом. Это было неприятно, как первые признаки болезни. Он сидел на одном из диванов у окна, угрюмо притворяясь, будто читает книгу.

За пианолой сидел Генри Уимбуш; покуривая длинную сигару в янтарном мундштуке, он с невозмутимым терпением извлекал из инструмента оглушительную танцевальную музыку. Гомбо и Анна, слившись друг с другом, двигались с такой слаженностью, что казались одним существом — с двумя головами и четырьмя ногами. С комической торжественностью кружил по комнате мистер Скоуган, пригласивший на танец Мэри. Дженни устроилась в тени за пианино, делая заметки — так по крайней мере казалось — в большом красном блокноте. Присцилла и мистер Барбекью-Смит, сидя в креслах у камина, говорили о высоких материях, при этом их совершенно не беспокоил шум, относящийся к материи низшего порядка.

—Оптимизм, — говорил мистер Барбекью-Смит тоном, не допускающим возражений, повышая голос, чтобы его было слышно сквозь мелодию «Знойных женщин», — оптимизм — это раскрытие души навстречу свету, это движение к Богу и непосредственно в него, это духо-овное само-единение с бесконечным.

— Как верно! — вздохнула Присцилла, качнув убийственным великолепием своей прически.