Желтый металл

Были указы, обязывающие каждого находчика золота извещать казну. Марков не пытался использовать находку для себя лично. Выполняя гражданский долг, он сообщил начальству о своем открытии. Но посланная на место экспедиция Горной канцелярии вернулась ни с чем. Служащие канцелярии забили несколько глубоких шурфов, хотя березовское золото, как показывал Марков, следовало искать поверху.

А дальше... Нестеров думал о том, как бюрократы всех веков устраиваются так, что за их промахи и невежество отвечают другие. «Господа канцелярские» спихнули свою вину на Маркова. В «присутствии», как тогда именовалось заседание коллегии чиновников, находчику зачитали угрожающее постановление:

«А тому Ерофею Маркову в течение двух недель от этого дня подлинно объявить о тех местах. А буде он того не учинит, с ним будет поступлено другим образом, в силу других указов».

Те «другие указы» гласили об ответственности укрывателей золотоносных земель, о плетях, пытках, казнях... Словом, чорт попутал доброго мужика с проклятым металлом!

Однако из истории дальнейших находок золота Нестеров понял, что Марков отделался легко: его только попугали.

К счастью Маркова, он открыл золото на государственной, а не на заводской земле. Не нашлось заводчика, заинтересованного в сокрытии находки, и никто не позолотил руку чиновников, чтобы уничтожить беззащитного простолюдина, бескорыстно радевшего о государственных достатках. Чиновники уподобились собаке, которая лает, но не кусает. Когда на пятнадцатый день Марков явился и под страхом смертной казни подтвердил свое заявление о золоте, Горная канцелярия постановила:

«Отдать Маркова на поруки впредь до указа и притом объявить ему, чтобы он до совершенного оправдания подыскивал бы руды».

Имена поручителей Маркова неизвестны. Почти четверть века, до старости, ходил на поруках бракованный мужик. Лишь в мае 1747 года Горная канцелярия убедилась в реальности березовского золота, и Марков, как записано в делах, был без всякой благодарности «отпущен на все четыре стороны».

Так совершилась первая в России находка промышленного золота. Первая известная! Таков был ленивый, медлительный приступ к разработке знаменитых в свое время Березовских золотых приисков.

2

Через сорок лет после малоудачной для невольного золотоискателя Маркова находки другой крестьянин, Алексей Федоров, набрел в лесу на обгоревший пень. В пне оказался золотой самородок весом в один фунт и двенадцать золотников. Около четырехсот шестидесяти граммов золота! Но откуда оно взялось в пне?! Сам Федоров должен был приписать дьявольским козням роковую находку. Лесная дача была приписана к Невьянскому заводу бога-владыки этих мест и других заводов Прокопию Демидову, сыну Акинфия Демидова.

Наследники замеченного и вознесенного Петром Первым тульского кузнеца владели на Урале миллионами десятин. Широкие натуры развернулись!

В 1725 году на Невьянском заводе возвели башню-крепость, архитектурой подражавшую башням Московского кремля, но куда больших размеров. Там, вопреки закону, чеканили свою медную и серебряную монету, что было выгоднее сдачи металлов в казну, там был и притон для беглых, и тюрьма, и застенок, и кладбище для замученных.

По примеру знаменитых башен итальянских городов Пизы и Болоньи, Невьянская башня покосилась, не потеряв устойчивости. И народ сказал, что сам камень ужаснулся страшных дел заводчиков...

Жадный Прокопий Демидов, узнав о золотом самородке, испугался, что казна, в силу известной оговорки, наложит руку на дачу Невьянского завода. Федоров был схвачен, жестоко изуродован на допросах и приговорен заводчиком к вечному молчанию. Тюрьма без срока, до смерти.

Через пять лет, в 1769 году, Прокопий Демидов счел выгодным продать Невьянский завод другому кровопийце, богатейшему откупщику государственных податей Савве Яковлеву.

Нестеров живо представил себе, как, конечно, уже после свершения сделки Демидов рассказал новому заводовладельцу о находке Федорова. И судьба безвинного узника не изменилась. Он просидел при Яковлевых еще двадцать восемь лет, а всего тридцать три, как Илья Муромец, но не на печи, а на цепи!

В 1797 году какие-то добрые люди, оставшиеся неизвестными, сумели вручить императору Павлу Первому прошение Федорова. Павел вспыхнул. Узник был выпущен на волю по личному указу императора. А господа заводчики Яковлевы, надо думать, крепко испугались и ответственности за беззаконное «дело Федорова» и за свою Невьянскую вотчину... Закон об исключительном праве государства на золотоносные земли мог быть пущен в ход.

Но Павел в своей беспорядочной, судорожной борьбе с явными и мнимыми преступлениями не успел добраться до Урала. Странную и смутную память оставил о себе этот глубоко несчастный, истеричный и, быть может, наполовину безумный человек на троне. Слишком неумело и поспешно он силился укоротить полученное в наследство от «матушки Екатерины» буйное столичное барство. Он остался детски-беззащитным против гвардейского заговора и был удушен в собственной спальне.

3