Желтый металл. Девять этюдов

Дядя Костя мог порассказать много интересного. Когда-то он пришел на Дальний Восток пешком через свободную границу. Вместе со многими другими обитателями тогдашней «Поднебесной империи» Сун Ша-лин брел через Маньчжурию, приманенный слухами о хороших русских деньгах, которые можно заработать на постройке Транссибирской железной дороги. И верно, работы хватало всем, кто мог держать в руках лопату, лом и катать тачку. За работу русские платили получше, чем можно было получить даже в Гонконге и в Шанхае на погрузке и разгрузке черных высокобортных английских пароходов. Если взять равный рабочий день, то китайские артели не могли состязаться с русскими, но взамен физической силы китайцы брали неутомимостью и способностью гнуть спину по шестнадцати часов в сутки. Некоторые подрядчики, пользуясь безответственностью «ходей», пытались обставлять их с расчетами. Но китайцы умели считать. Один из приказчиков-десятников восстановил против себя артель Сун Ша-лина не только мошенничеством, но и грубыми оскорблениями. Однажды злой русский Иван бесследно пропал, к удовольствию и русских рабочих артелей, братски друживших с китайцами. Власти сунулись со следствием, но встретили непроницаемую стену китайского незнания и отступились. После исчезновения Ивана китайцев остерегались обижать, а в артели Сун Ша-лина не было ни одного человека из пятидесяти, кто не знал бы точно, в каком именно месте таежного болота нашел свою могилу злой человек.

С концом строительства дороги Сун Ша-лин, превратившийся в дядю Костю, оказался в милости у оценившего способности темнолицего «ходи» купца Голубева, того самого, чей десятник кончил свои дни в болоте. Голубев занялся золотыми приисками, дядя Костя состоял при нем, и приисковые рабочие хотя и чувствовали тяжесть слабой на вид руки китайца-приказчика, но ладили с обходительным человеком. Дядя Костя пережил дни революции, колчаковщину и атаманов. С двадцать четвертого года по пятидесятый он работал старателем. Его запасы золотого песка были припрятаны с тех лет.

Обоих поставщиков Луганова нельзя мерять на один аршин. Старый китаец был истинным обломком прошлого, двух империй, в своем роде музейной древностью. В действительности ему шел не семьдесят девятый год, как по паспорту, а, по меньшей мере, девяносто второй. Попав к Голубеву, дядя Костя уменьшил свои годы, сообразив, что хозяева в России, как и в Китае, не слишком любят держать на службе стариков. Документы? Их у Сун Ша-лина никогда не бывало. Первый настоящий документ ему вручила советская власть в виде профсоюзного билета. В свои годы старательства дядя Костя обманывал контроль и нарушал закон из-за неудержимого скопидомства, развивающегося к старости у людей нелегкой жизни. Дядя Костя — Сун Ша-лин не сознавал преступления. А второй поставщик Луганова, Костинов, сознательно крал золотой песок — достояние советского народа.

3

Чтобы к заре прибыть на «места», охотники поднялись задолго до света и вышли из поселка черной ночью. Как через тонкое мельничное сито сеял мельчайший дождик, тот самый дождик, от которого в наших лесах образуется капель. Так русский народ издавна привык называть нудное, томительное для всего живого, будь то птица, зверь иль человек, состояние лесов в дни затянувшихся мелких дождей.

Лес промок до корня, до самой глубокой складки коры, стволы деревьев почернели и насыщены водой. Вниз, по коре, по листьям, веткам и хвое невидимо сползает пленка влаги. На каждой хвоинке, на каждой веточке и на листочке набухают и отрываются крупные капли, какие бывают только в капель. В тишине звук капели скучен, назойлив, подавляет воображение тоской. Лес делается негостеприимным хозяином, гонит всех от себя. Промокшая пернатая и четвероногая дичь уходит на поляны, на луга, на опушки. Пусть на открытых местах и сеет тот же холодный дождь, пусть там так же сыро, зато нет нудящей, раздражающей капели.

Маленьеву и его товарищам, обутым в резиновые сапоги, одетым в непромокаемые плащи-накидки, капель была нипочем. Им нужно пройти по шоссе километров десять до начала гари. Лет семь тому назад, в год окончания войны, лесной пожар походил в тайге. По гари прикинулся мелкий лесишко, плешивый, с богатыми ягодой полянами. Самое место для добычливой охоты, особенно же в капель. Если с зарей дождь устанет, то нет лучшего часа для охоты на лесную дичь. Смирная, с промокшим пером птица легко подпускает охотника. Не то что в меру выстрела, — ногой наступи, тогда только поднимешь на крыло полевика-тетерева, глухаря и лесную куропатку, осенью еще пеструю, как тетерка.

Итти по шоссе было твердо и ладно. Ноги бесшумно ступали по горбу профиля. Попадалась выбоина — шлеп. Кто-то, поскользнувшись, ругался:

— Чтоб ему яззвило!..

Приостановившись, закуривали под полой, стараясь сберечь спичечную терку, и папиросу — в кулак. Ночь была тиха, как на кладбище, разговаривать не хотелось.

Исподтишка мгла серела. Стали чуть различаться свои руки и ноги. Мутно блеснул лакированный водой асфальтовый покров шоссе. По сторонам проступили доверху налитые водой кюветы.