Желтый свитер Пикассо

Клепа сел на пол по-турецки и с ужасом уставился на календарь с пышной обнаженной блондинкой, с которой частенько писал русалок. Получалось очень натурально. Хороший был календарь, но, к несчастью, прошлогодний. Клепе стало страшно. Какое сегодня число, он даже приблизительно не знал. Спросить у соседей тоже не представлялось возможным. С вонючей контрой, которая заняла остальные шесть комнат некогда принадлежащей его благородному семейству квартиры, Клепа принципиально дружбы не водил. Да даже если бы он и снизошел до плебеев, его однозначно послали бы… куда положено. Во-первых, плебеи его презирали за голубую кровь, постоянно обзывались и изредка занимались рукоприкладством, во-вторых, на часах было половина третьего, а в окно заглядывала луна. «Значит, сейчас ночь! Хотя бы это выяснил», – обрадовался Клепа и снова задумался: каким же образом ему узнать сегодняшнее число? Гениальная идея пришла Клепе в голову спустя час утомительных размышлений. Он вскочил на ноги, пересчитал пустые бутылки из-под шампанского и водки, разделил их на приблизительные суточные дозы – один к двум, потом пересчитал суточные дозы, чтобы выяснить – сколько же дней он пил? Вышло… девять дней! И Меценат снова осел на пол.

Дальнейшие математические вычисления привели Мецената в уныние – на все про все ему оставалось только пять дней, и даже сегодняшнее число выяснять уже было ни к чему. Клепу затрясло, он плотнее запахнул на груди халат и, громко стуча зубами, пополз к дивану, и тут в голове у него снова заквакали лягушки. Меценат вскочил, плотно прижал ладони к ушам и заметался по комнате, спотыкаясь о бутылки и прочий мусор.

– Отстаньте! Отстаньте от меня! Да пошли вы! – размахивая руками, умолял Клепа, но с каждой секундой кваканье становилось все громче и громче. – Ах так! Ну, сейчас я вам покажу, – угрожающе проревел Меценат и схватил палитру и кисть…

* * *

– О Минерва! Я узнал тебя – любовь моя! – воскликнул Клим и распахнул объятия, сжимая в одной руке зубную щетку, в другой – тюбик с пастой. – Коза такая, – добавил он тихо, показал язык своему отражению в зеркале и принялся с остервенением чистить зубы.

До приезда мадемуазель Ланж оставалось четыре дня. Тактика и стратегия поведения уже были выбраны. Раз Варламов намекал, что девочку пожизненно влечет к негодяям, значит, следует изобразить хорошего такого, положительного во всех отношениях парнишку. Только вжиться в образ романтика никак не получалось. Уже через пять минут репетиций Клима начинало подташнивать, и изо рта сами собой сыпались матюги. И вообще, его все раздражало! Иван Аркадьевич уже достал, постоянно интересуясь, удалось ли ему договориться с галереей. «Удалось! Все хорошо!» – отвечал Клим, но сам пребывал в панике, потому что художник Клементий Конюхов, алкаш поганый, в условленное время, то есть вчера, так и не позвонил, и вывешивать в галерее было решительно нечего. Придется ему сегодня вновь ехать на вернисаж и в срочном порядке искать новые шедевры, которые сразят Мишель Ланж наповал.

– О Минерва! Моя богиня! Любовь моя! – прошамкал Клим ртом, полным зубной пасты. – Иди же ко мне в объятия, я твой Пикассо!

– Клим, ты скоро? – настойчиво постучалась в дверь ванной Алевтина.

– Иду уже! – нервно отозвался он, сплюнул пасту в раковину, прополоскал рот и недовольно покосился на дверь. Только он наконец-то начал понемногу входить в нужный образ трепетного кретина, а невеста взяла и влезла в самый неподходящий момент.

– Клим! – не отставала Алевтина.

– Я разговаривал по мобильному, а ты меня отвлекла, – четко выговаривая каждое слово, раздраженно доложил он, выключил воду и распахнул дверь.

– Тебя к телефону, – буркнула Алевтина, сунула ему мобильный, обиженно надула губки и ушла в спальню, громко хлопнув дверью.

«Ну вот, обиделась. Мирись теперь с ней. Мало мне проблем», – вздохнул Клим, и у него окончательно испортилось настроение. Испортилось до такой степени, что он даже не обрадовался, услышав в трубке голос великого Клементия Конюхова, который торжественно доложил, что выполнил заказ. Откровенно высказав все, что он думает о живописце и опоздании со сроками, выслушав странное оправдание Клементия по поводу трагической ошибки в расчетах календарных дней по среднесуточным объемам потребления кефира, Клим, не прекращая матюгаться, выехал по указанному художником адресу с решительным намерением потребовать от Клементия неустойку в размере суммы аванса. «Еще и к картинам придерусь», – мстительно подумал Клим, паркуя машину во дворе дома живописца. На этом в плане наказания Клим решил поставить точку, дабы не увлечься и сгоряча не дать Клементию в ухо.