Желтый свитер Пикассо

– Во как! Опять меня конкретно заглючило. Дела… – печально вздохнул он и совсем расстроился – другого выхода, как пойти и утопиться, у него не осталось. Меценат с достоинством поднялся с лавки, чтобы найти свое последнее пристанище на дне Москвы-реки, и даже представил, как будет медленно опускаться в ледяную пучину, выпуская изо рта пузыри, но тут цепкий взгляд живописца стал подмечать множество мелких различий в своем глюке. – Ну вы, бабы, даете, развели меня, как лоха, – гоготнул он и с облегчением вздохнул.

– Извините, – улыбнулась девушка с высоким голосом и укоризненно посмотрела на подружку. – А почему вы в халате?

– Прогуляться вышел, во двор, – брякнул Клепа. – Вдруг на природу потянуло. Сил не было терпеть.

– У человека тяга к травке, разве не понятно, Алевтина? – подколола вторая.

– Я художник! – с пафосом заявил Меценат. – Пошел, короче, я.

– Раз вы художник и живете здесь поблизости, может быть, подскажете, где художественная галерея? Пришли на выставку поглазеть и запутались немного, – спросила девушка со звонким голосом.

– Туда идите, желтый дом с колоннами, – показал рукой Меценат и решил блеснуть эрудицией. – Раньше там тайное общество декабристов собиралось, а нынче – Творческий союз художников России располагается. Короче, хрен редьки не слаще, – скривился Клепа и спросил без особого интереса: – А кто сегодня выставляется?

– Клементий Конюхов, – сказала девушка с низким голосом, взяла свою подругу под руку, и они направились в ту сторону, куда Клепа показал. Девушки уже скрылись из виду, а Меценат, застыв как изваяние, все стоял и смотрел выпученными глазами им вслед. Он стоял и чувствовал себя, словно Буратино: ноги и руки одеревенели, стало холодно, нестерпимо холодно… В глазах вдруг вспыхнул яркий, ослепляющий свет. «Помер я, что ли?» – тоскливо подумал Меценат.

Свет вспыхнул еще раз.

Меценат рассеянно моргнул и очнулся. Напротив него стояла конопатая иностранка-туристка с фотоаппаратом и широко улыбалась.

– Ты че, ваще? – возмутился Меценат. – С какого, это самое, ты меня?.. Я че тебе, ваще?..

– Найс, найс, – сказала иностранка, залезла в карман, достала десятку и сунула купюру ему в руку. Похоже, глупая баба решила, что он, гениальный живописец и аристократ Клементий Конюхов, подрабатывает на бульваре живой статуей!

Клепа мужественно снес унижение, спрятал десятку в карман и грозно посмотрел в сторону галереи. Там, в желтом доме с колоннами, где некогда собирались поганые декабристы, сдуру «разбуженные» Герценом, в данную минуту какой-то урод выставлял свои картины и подписывался его личным запатентованным творческим псевдонимом! «Сейчас будет кому-то и найс, и полный хренайс», – осерчал Клепа, засучил рукава халата и решительно направился по адресу Гоголевский, 10.

– Э, мужик, ты чего в халате? – пробасили за спиной. Меценат обернулся и с изумлением отметил, что к нему направляются двое стражей правопорядка с удивительно добрыми лицами. Полдня он бегал по центру Москвы, и ни одна сволочь не обратила на него внимания. А сейчас, когда ему срочно нужно идти… Мозг Клепы напрягся изо всех сил.

– Киску ищу, – брякнул он и скуксил плаксивую физиономию.

– Киску? – остолбенели менты.

– Ага, – кивнул Меценат.

– Блондинку или брюнетку? – ехидно спросил один из милиционеров. – Ты скажи, мы мигом тебе организуем.

– Рыжую, полосатую, с хвостом, – уточнил Клепа и бросился к милиционерам. – Это самое, помогите, мужики! С утра ищу, с ног сбился. Мать уроет, если без нее вернусь! Окно сдуру открыл, а она – швырк и, это самое… На эти самые… Курва, короче!

– А… – разочарованно вздохнули стражи правопорядка и мгновенно потеряли к Клепе интерес.

– Гы-гы-гы, – хохотнул он в спину удаляющимся милиционерам, злорадно блеснул глазами, и душа Мецената, полная праведного гнева, потянула его в галерею.

* * *

– И правда, полный апофигей, – потрясенно сказала Алечка, разглядывая полотна. – Ну и где твой Пикассо? Горю желанием увидеть его.

– Написано на изломе, – задумчиво сказала Мишель. – Я чувствую боль и страх. Я чувствую ломку души автора. И злость. Ты чувствуешь эту мощную энергетику, милая моя Алевтина? Этот невероятный выплеск адреналина в красках?..

– М-да… – вяло откликнулась Аля: на самом деле она чувствовала, что ее сейчас вырвет – в авангардной живописи Алечка ничего не понимала. Акварельные пейзажи и классические масляные натюрморты, что были представлены в галерее наряду с работами Клементия Конюхова, нравились Алечке гораздо больше и казались очень миленькими по сравнению с дикими шедеврами друга Мишель. Но мадемуазель Ланж с ее искусствоведческим дипломом Сорбонны, вероятно, разбиралась в живописи гораздо лучше, и спорить с ней у Алевтины не было никакого желания.

– Он выбрал жаб и лягушек – как сюрреалистический символ! Таким он видит мир. Как он несчастен, милая моя Алевтина! Как он несчастен и зол, – сокрушалась Мишель. – Сейчас я поняла. Я вижу мир совершенно так же, как и мой Пикассо. Мир отвратителен, как жаба. Гениально, талантливо, оригинально! Где же он?