Желтый тайфун

Вильнул рулем, сворачивая в переулок, и тотчас же, испуганно вскрикнув, выключил мотор. Но было уже поздно. Навстречу ему несся голубой шарабан, с позолоченными колесами, обитый внутри жемчужно матовым шелком. Лошадь, перепугавшаяся шума мотоциклета, вставала на дыбы, била задом и, наконец, ударив концом оглобли о фонарный столб, опрокинула шарабан. Седок вылетел на мостовую и растянулся недвижимый на ее камнях. Кутанзо успел разглядеть лишь нездоровую, бледную и блестящую полноту лица, присущую людям, ведущим сидячий образ жизни, да лимонно-желтую тунику, которую носят только бонзы[11].

Как стальные опилки к магниту, слетелись к опрокинутому экипажу люди. С зарождающейся тревогой Кутанзо увидел, что здесь были только туземцы. Ни одного европейца не нашел он в толпе. Смерил глазами расстояние до мотоциклета и убедился, что пробраться к нему невозможно. Пестрая толпа сжала уже тесным, жаркодыщащим кольцом побледневшего Кутанзо и все еще лежащего на земле бонзу.

— Пустите! — произнес нетвердо француз.

Но живое кольцо не шелохнулось. Лишь сотни глаз под сдвинутыми в бесповоротной решимости бровями загорелись злым и торжествующим огоньком. Кутанзо понял и с тоской подумал: «Убьют! Какая глупая смерть…».

Высокий, худой старик, обвязанный по бедрам мохнатым полотенцем, выдвинулся из круга и подошел вплотную к французу. Скаля черные, подпиленные[12] зубы в злой, дергающейся гримасе, сказал, не скрывая угрозы:

— Долго вы, белые дьяволы, будете мучить нас. Ты оскорбил бонзу — и ты умрешь сейчас!

Кольцо сжималось все теснее и теснее…

— Попробую припугнуть их, — решил Кутунзо и сунул руку в карман, ища револьвер. Выдернул ее тотчас же, вспомнив, что револьвер в инструментальном ящике мотоциклета. Прижался к стене, ожидая первого удара.

Вдруг, словно по команде, кольцо разжалось и начало шириться, раздвигаться. Люди отступали задом, устремив глаза в одну точку. А там, где скрестились их взгляды, лежал на земле красный шелковый цветок, который Ляо-Ху вчера подарил французу. Кутанзо, ища револьвер, нечаянно выбросил его из кармана.

— Кох-бин! — загудела удивленно толпа. — У белого кох-бин!

Старик с подпиленными зубами снова подошел к Кутанзо.

— Где взял ты кох-бин? — спросил он, указывая на цветок.

— Мне подарили его Кай-Пангу и Ляо-Ху, — ответил француз — подарили за то, что я спас их вчера от полиции…

Старик от удивления растопырил пальцы и вдруг, обернувшись к толпе, крикнул что-то на незнакомом Кутанзо языке. И тотчас, словно стая мух от взмаха руки, разлетелась толпа.

— Иди с миром, брат. Я понял, что сегодня ты будешь на нашей стороне, — сказал ласково старик и, отвесив низкий поклон, тоже нырнул в соседний переулок.

Кутанзо поднял «кох-бин». С удивлением рассматривал этот цветок, спасший его от смерти…

Из — за угла вынырнула маленькая фигурка мальчика-китайчонка. Подбежав к французу, китайчонок крикнул, тяжело переводя дыхание.

— Господин, я давно ищу тебя. Бежим скорее…

— Куда? — удивился Кутанзо.

— Кай-Пангу и Ляо-Ху ждут тебя.

— А-а! — радостно вскрикнул француз. — А где они?

— Там, в роще «Пяти башен». Я покажу дорогу… Скорее!

— Садись, — показал Кутанзо на прицепную каретку.

Мотоцикл загудел мотором и, рванувшись как застоявшаяся лошадь, вылетел из переулка на широкую улицу.

9. Тайфун метет улицы Сайгона

Китайчонок махнул рукой прямо перед собой и, наклонившись к уху француза, крикнул:

— Вон роща «Пяти башен»! Они там!

Кутанзо увидел большой холм, похожий издали на лежащую женщину. На гребне холма, среди зелено-желтоватой листвы тутовой рощи, возвышались пять серых башен, пять чудесных, гордых тиар, украшенных волшебным каменным кружевом орнамента. Прямая, как стрела, аллея, усаженная кактусами и растрепанными метелками зонтичных растений, вела на вершину холма. Лишь только мотоцикл свернул на эту аллею, в уши Кутанзо больно ударил грохот орудийного выстрела. Китайчонок вскрикнул и, побледнев, уцепился испуганно ручонками за борт каретки. Не успело замолкнуть тяжелое, давящее эхо первого выстрела, как грохнул второй, третий, четвертый, а за ним лавиной обрушилась трескотня ружейных залпов.

«Началось, — подумал француз. — Тайфун уже метет улицы и площади столицы…»

Мотоцикл затормозил около большого каменного изваяния Сивы. Загадочное лицо идола нежно белело среди лиан, похожих на веревки повешенных. У подножия статуи виднелась небольшая кучка людей. Отдельно от всех, почти у края отвесного обрыва, которым кончался в этом месте холм, стоял Кай-Пангу. Сзади его вскарабкался на пень Ляо-Ху.

Увидав француза, Кай-Пангу подошел к нему и, протянув руку, сказал взволнованно:

— Благодарю тебя, брат мой! Ты не отказался быть с нами в этот тяжелый для нас день. Сегодня твое правдивое перо нужнее, чем десяток винтовок. Смотри внимательно, а затем расскажи всему миру все, что ты увидишь здесь сегодня.

Большие глаза Кай-Пангу были печальны и чуть тревожны.

Подойдя к Ляо-Ху, Кутанзо спросил тихо:

— Вождь чем-то обеспокоен? Это видно по его глазам…

Китаец подтянул строго губы: