Желтый ценник

Татьяна была образцом патриотизма – комсорг общежития. По статусу она занимала отдельную однокомнатную квартиру. Ася в это время ютилась в комнате на семь человек – училась спать среди толпы народа, музыки и обалденного запаха жареной картошки и мяса. Девчонки в основном были деревенские и привозили продукты из дома. Ася же существовала на талоны: в месяц кило шестьсот мяса, или восемьсот граммов вареной колбасы, или четыреста – копченой. Выбирай что хочешь. Ася стояла перед прилавком, щедро заваленным мясными продуктами, нервно мяла коричневую бумажку с синей печатью. «Месяц, год, товар» – так коротко и ясно обозначался момент праздника желудка. Желудок, не принимая политики партии, требовал: «Все-все-все, и это-это-это, и желательно много-много-много». Особенно это чувствовалось, когда Ася переехала из маленького шахтерского поселка в город-автогигант. Там мамины домашние котлеты, здесь – разноцветные талоны: на масло – белые, на крупу – серые, на мясо – коричневые. Иногда Асе везло, и она покупала у старушки ведро картошки. В основном питалась в заводской столовой. Прилипшая к тарелке лепешка картофельного пюре и серая котлета, затерянная в огромном количестве бурдового соуса. Именно бурдового, потому что другого названия для этой подкрашенной и подкисленной томатной пастой бурды не находилось.

Татьяна бесконечно поднимала патриотический дух девочек общежития, устраивала дискотеки, встречи с поэтами, которые своим нудным чтением убивали свои гениальные творения. Татьяна организовывала слеты и была в курсе всей комсомольской жизни завода. Иногда избранных приглашала в свою комнату на междусобойчик, девчонки оттуда появлялись воодушевленные и окрыленные, потому что их угощали шпротами и гречневой кашей. Ася ни разу не удостаивалась такой чести.

Татьяна с Асей сдружились, когда ее выбрали комсоргом цеха. Стали встречаться на собраниях у генерального директора и на комсомольских мероприятиях.

Все это было в той, советской жизни.

Эта нечаянная встреча просто перевернула сознание Аси. До встречи с Татьяной она так себя, любимую, жалела, что была уверена: происходит какая-то ошибка. Случился временный сбой, еще немного – и все придет в норму, она вновь устроится на завод, Руслан начнет получать зарплату, лет через пять получат квартиру, Руслан пойдет по карьерной лестнице, а Ася займется детьми, будет водить их в художественную или музыкальную школу.

Асе однажды приснилось, что при рождении получила серебряную пластинку с описанием судьбы. Но прочитать не получилось, поэтому то, что хотела прочитать, придумала сама: «…бла-бла-бла, рождена для семьи, детей, и будет жить во дворце с четырьмя башенками». Что было начертано на серебряной пластине на самом деле она не помнит, может, не разобрала черные каракули: «фи-фи-фи, ты чмо и твое место… на рынке». Асю реально штормило, утром она себя жалела, а вечером ругала и ненавидела. Ася была отнюдь не сумасшедшей, вообразившей себя божеством. Наоборот, трезво оценивала свою жизнь и это существование. То, что лепнина с потолка ее дворца рушилась, грозя засыпать до макушки, ее ничуть не расстраивало. Угнетало то, что дети голодали. Они просились зайти в магазин не для того, чтобы мама что-то купила, а просто так, просто посмотреть. «Просто посмотреть на молоко и хлеб» – повергло Асю в шок. Это стало самым мощным поводом, чтобы выйти на рынок.

Татьяна для Аси была образцом для подражания.

«Не сотвори себе кумира!» в этот раз не сработало. Тогда она сотворила себе кумира Татьяну, и теперь ее кумир тоже стоял на рынке. Еще один удар по балде: «Думай! Чего ты здесь стоишь, такая нарядная, и сомневаешься. Да кто ж тебе сказал, что торгаши – люди второго сорта. Сама сказала, сама поверила, сама расстроилась. А вот засунь свою гордыню куда подальше и начинай работать. Еще и еще раз тебе доказать, что это не каторга, а очень хорошо оплачиваемая работа? Да, тяжелая! Да, непрестижная! Обычная работа. И если ты хорошо будешь ее работать, она хорошо будет тебе платить».

Как только Татьяна разложила товар, пошел народ, словно включили магнитофон. Потянулась черная лента звуковой дорожки, в динамиках зазвучали привычные вздохи и ахи: «Почем? Че так дорого? Уступите?» Татьяна солировала, вела свою партию, тихо, одиноко, устало. Иногда привычная дорожка отключалась, происходил обмен: трусы – в сумку покупателя, денежка – в сумку Татьяны.

Не очень шибко, но на сто «почем?» – одна покупка. Ася простояла около Татьяны примерно часа два, практически до обеда. Таня тихо отвечала. Все это было смерть как скучно и уже пересмотрено много раз.

Подошла женщина. На голодный желудок Ася сразу уловила застарелый запах пирогов, настолько въевшийся в ее одежду и в каждую клетку ее тела, что выдавал человека с головой.

– Что сегодня? – встрепенулась Татьяна.

– Треугольники, пирожки с капустой и яйцом.

– Треугольники почем?

– Тридцать пять.

– Тридцать пять! – не сдержалась Ася от удивления. – Да за эти деньги можно купить две буханки хлеба.

Женщина с пирогами мельком глянула на Асю, затем на Татьяну.