Желтый вождь. Одинокое ранчо

– Я, mio amigo[55], как видите. И мне нет нужды говорить, как рад я новой нашей встрече. Встрече столь неожиданной в этих глухих местах, что я уже отчаялся обнять снова старого друга. Наш добрый доктор уверяет нас, что скоро вы окрепнете и сможете в более полной мере воспользоваться моим гостеприимством, нежели до сей поры. Не сомневаюсь, после такой болезни у вас аппетит как у страуса. Ну, в каком-то роде это к лучшему, потому как живем мы, как видите, в гомеровской простоте. Каррамба! Вы сочтете мои манеры столь же грубыми, как у самых неотесанных гомеровских героев. Я совсем забыл представить вам кое-кого, о ком вам говорил прежде. Впрочем, это не так уж важно, потому как вы уже встречались. Позвольте познакомить вас с моей дорогой Аделой.

При этих словах вперед выступает прекрасная охотница, выглядящая красивее, чем когда-либо прежде. Для Хэмерсли все становится ясно – вспомнив про портрет на стене, он понимает, почему лицо девушки казалось ему таким знакомым.

Фрэнк смотрит на нее, и удивление уступает в нем место необоримому, пылкому восхищению. Вскоре молодая дама уходит, и любопытство возвращается. Кентуккиец требует объяснений. Как попал сюда полковник Миранда и почему? Какое злополучное стечение обстоятельств заставило военного коменданта Альбукерке устроить дом посреди такой бесприютной пустыни, как Льяно-Эстакадо?

Пусть непосредственно вокруг и раскинулся чудесный оазис, по доброй воле сюда никто не переберется. Нет, только случай, причем несчастный, мог вызвать такую перемену в жизни его знакомого из Нью-Мексико. Даже более чем знакомого – друга, который вступился за него в минуту опасности: сначала отважно защитил, затем благородно согласился быть секундантом на дуэли, а потом еще пригласил в свой дом и выказал гостеприимство, которого никогда не встречал ни один иноземец в чужой стране.

Неудивительно, что Фрэнк Хэмерсли относится к нему, как к родному. А теперь, увидев воочию сестру полковника, потрет которой так поразил его в свое время, и впечатление это только усиливается при мысли, что ей он обязан жизнью, молодой человек проникается к нему еще более теплыми чувствами.

Разумеется, кентуккийцу не терпится все узнать о делах своего мексиканского друга, к которому фортуна явно повернулась спиной.

– Нет, не сейчас, сеньор Франсиско, – отклоняет его просьбу полковник Миранда. – Наш добрый доктор наложил покуда запрет на дальнейшие разговоры. Повесть, которую мне предстоит поведать, слишком взволнует вас. Подождите немного, пока не окрепнете и не будете готовы выслушать ее. Теперь же, амиго, мы должны оставить вас одного, а точнее сказать – в приятнейшей компании, поскольку ваш достойный товарищ, сеньор Уайлдер, уже здесь. Без сомнения, вам доставит удовольствие перемолвиться словечком с тем, кто, когда жизнь ваша была в опасности, был готов пожертвовать своей ради вашего спасения. Дон Просперо разрешил ему остаться с вами и дать необходимые разъяснения. Остальным придется удалиться. Hasta luego[56].

С этими словами Миранда покидает комнату.

– Храните полный покой, – добавляет бывший армейский доктор, готовясь последовать за доном Валерианом. – Ни в коем случае не волнуйтесь, это может вызвать повторение горячки. Это главная опасность. Чувствуйте себя в безопасности, кабальеро, вы среди друзей – дон Гуальтерио подтвердит это. Ах, сеньор, при вас имеется сиделка, крайне заинтересованная в восстановлении вашего здоровья.

Последнюю фразу он произносит вполголоса и как бы с намеком, сопровождаемым улыбкой, которую больной истолковывает в лестном для себя смысле. Затем дон Просперо уходит, оставив своего пациента наедине со старым товарищем по каравану.

Подвинув к кровати один из стульев, бывший рейнджер усаживается на него.

– Ну, Фрэнк, разве это не чудесно? – говорит он. – Что мы оба тут, угнездились уютно, как два филина в дупле старого дерева, и это после всех опасных переделок, через которые нам довелось пройти. С ума сойти! Подумать только, что такое благодатное местечко может затесаться прямо в середину Огороженной Равнины, о которой парни из прерий думают, что тут нет ничего, кроме сухой пустыни да вонючих полынных зарослей. А вместо этого здесь прям райские кущи – мальцом я читал про них в большой Книге. Разница в том, что в саду Эдемском жила, вроде как, только одна женщина, а тут две. Одна – это которую вы сами назвали ангелом, и это чистая правда. Это сущий ангел, если они, конечно, спускаются наземь. Но, не умаляя ее достоинств, есть тут еще одна поблизости – малость поменьше калибром, но ничуть не хуже, а то и еще лучше, на мой-то взгляд. Вы только не обижайтесь. Как тут говорят в Мексике, «када унет а су густер», это значит, каждый имеет право по-своему думать. Сад Эдемский, населенный двумя Евами, одна из которых, если ваш покорный слуга не ударит в грязь лицом, может стать пусть не праматерью всех людей, но уж многочисленной семейки юных Уайлдеров.

Хэмерсли еще улыбается этому забавному прогнозу, а экс-рейнджер хватает его за руку и продолжает: