Жемчуг северных рек<br />(Рассказы и повесть)

— Японцы такие операции проводят уже давно. У них тысячи гектаров подводных плантаций, где они выращивают жемчуг. — Он, видя, что Тишка хлопает ресницами, подтвердил: — Да, да. Они заполонили мировой рынок своим жемчугом… Что, не веришь? Я не выдумываю. Об этом по телевизору недавно показывали. В передаче «В мире животных».

— Да нет, я не об этом, — уточнил свой вопрос Тишка. — Она не погибнет, что мы её столько времени на суше держали? Она ведь к воде привыкла.

— Ну что ты! — как несмышлёнышу, возразил Алик. — Я тебе могу почти дословно сказать, что об этом в научной литературе написано. — Он закатил ко лбу глаза, делая вид, что с трудом припоминает важное место. — Там так говорится: раковина не погибнет. Когда отобранные перловицы обсохнут, они чуть приоткрывают свои створки. В эту щёлку жемчуголовы вставляют деревянный клинышек, не давая раковине захлопнуться. Затем осторожно острейшим хирургическим скальпелем делают надрез в том месте, где видна жемчужина, и чистой палочкой её выдавливают на ладонь. Ракушку же опять опускают в реку. Пусть живёт… Там так и написано: «Пусть живёт…» Так что, Тихон, не беспокойся.

Алик повторил процедуру, пользуясь ножом и деревянным клинышком, и с другими оставшимися раковинами. Они тоже оказались без жемчуга.

9. Зуб с зубом не сходятся

Алик явно затосковал:

— Нет, надо плот строить и ловить, как написано в журнале, с плота… Куда же они запропастились? Время ж уходит!

Он заложил руки за спину и, мрачный, нервно прошёлся по песчаной отмели.

— В журнале же написано, надо ловить на глубине, в чистейшей воде, — говорил он уже не для Тишки, а для себя. Вдруг он сложил руки рупором и закричал: — Вяче-е-сла-ав! Ну где тебя нечистая носит?

— Здесь я, за топором ходил. — Славка вырос над обрывом, как сказочный джинн.

— А Дмитрий где?

— Он за коляской ушёл.

— Так зачем тебе-то было за топором ходить? Дмитрий его и привёз бы. Только время теряем.

Славка держал руки по швам:

— А я откуда знал, что он пойдёт за коляской!

Алик всплеснул руками:

— Ну и помощнички…

Он раздражённо пнул ногой холмик песка, нагребённый Николой, и, как страус, завышагивал по отмели. Голые ноги были по-птичьи тонки и угловаты. Да и грудь топорщилась рёбрами, которые, если дать волю воображению, можно было принять за страусиные перья.

— Сейчас же надо приниматься за постройку плота, — настаивал Алик.

Славка всё ещё стоял над обрывом солдатиком. Ноги у него были такие же, как у Алика, тонкие и кривые. Но рёбра на груди не проступали, он был пооткормленней. Ну, так парное молоко каждый день пьёт до отвала, а у Алика коровы нет, молоко покупное, с выдачи.

— Альберт, — самоотверженно предложил Славка, — Пока Митька едет через луга со своей коляской, пока плот собираем, давай я поныряю на глубину. Может, несколько раковин с жемчужинами достану.

Алик оттаял.

— Правильно! — заулыбался он. — Только не простудись, вода на дне ключевая.

— Ничего, это только сначала холодно, а притерпишься, так как в нашей Берёзовке.

— Давай, Вячеслав, давай, а мы с Тихоном пока дровами займёмся. Если замёрзнешь, у нас уже костёр к тому времени заполыхает.

Он побежал по берегу к кустам ивняка. Тишка же вскарабкался на обрыв и ринулся по примятому в траве проходу к лесу. Зачем по берегу-то понапрасну сновать, в лесу полно валежника. Перед взъёмом на взгорок он наткнулся на запряжённого волом Митьку, который пятился задом и рывками дёргал коляску. Коляска была нагружена сухими, бескорыми колодинами и сучьями, перевязана, чтоб воз не рассыпался, верёвкой. Никола шёл за повозкой с прутом и погонял брата, как лошадь:

— Н-но, Серко, н-но!

Колесо у коляски для такой дороги было слишком мало, застревало средь кочек, напутывало на себя траву и стопорилось.

Тишка кинулся к Митьке на помощь, но к такому возу и не подступишься. За левую «оглоблю» возьмёшься — коляска завалится на правый бок, за правую — её клонит влево.

— Знаешь что, — предложил Митька, — ты вставай на моё место, а я за колесо подниму.

Но у колеса-то самая тяжесть и есть. С Тишкиной стороны ручки у коляски длинные, вся поклажа сдвинута к колесу.

— Ой, Митька, с пупа сорвёшь…

— Да ты что? Давай поднимай.

И они потащили коляску, как носилки. Тишка затылком чувствовал, что Митька, согнувшись в три погибели, семенит мелкими шажками, наливается от натуги дурной кровью. Носилки дёрнулись к земле и встали.

— Подожди, Тишка, передохнём!

Митька, распаренный, уже сидел в траве.

— Неудобно за колесо-то, — оправдываясь, кивнул он на руки, вывоженные в грязи, — выскальзывает.

— Конечно, неудобно, — посочувствовал Тишка. — А мы давай её снова покатим.

— Да колесо сразу же травой забьёт… Уж лучше так.

Передохнув, они впряглись в носилки, сделали перебежку метров в тридцать и сели снова.

— Может, ребят позвать? — предложил Тишка.

Митька несогласно покрутил головой:

— Да и осталось-то — всего ничего.

Берег из травы был уже виден. До него оставалось ещё привала на три иль четыре.

— Н-но, лошадки! — взмахнул хворостиной Никола.

— Да погоди ты! — прикрикнул на него Митька. — Или не видишь, что лошади взмокли!

— А я их водичкой умою.