Жемчуг северных рек<br />(Рассказы и повесть)

— Да, конечно, нет, — согласилась с ним Павла Ивановна. — Какой в наше время клад? Это раньше закапывали богатеи.

Никола успокоился, и у Зиновия Васильевича отлегло от сердца.

Конечно бы, в разглашении тайны, с которой носился Тишка, ничего страшного не было. Но Зиновий Васильевич опасался утратить доверие ребятишек. Мелочь, казалось бы, если б проговорился Никола о жемчуге. Ну, посмеялись бы ребята над неудачниками. Но для Зиновия Васильевича сегодня потерять доверие того же Тишки — это всё равно что клада лишиться. Да что для Зиновия Васильевича? Для всего колхоза! Сено-то будет есть не Зиновий Васильевич. А изобиженные на него ребятишки могут и заупрямиться, не поехать на Кереть. Так что с мелочами приходилось считаться…

Кереть ждала их за своим кладом.

Зиновий Васильевич понимал, что много техники туда не загонишь. Работает на «Беларуси» Витька Зотов, таскает косилку, а пресс-подборщик рулонный на Кереть уже не завезёшь: габариты другие — по ширине-то и подходящий, но высок больно, да и устройство сложное, собрать-разобрать не просто. Вот конные грабли можно туда переправить. Ну, и волокуши, конечно, — эта техника по нашим местам самая безотказная…

— Будем, ребята, на Керети сено грести, — объявил он, — Шалаш там поставим… Ночью костёр разведём…

Удочки прихватите с собой, форели на зорьке наловим, сварим ухи…

Шалаш и уха заинтриговали ребят. Они загомонили наперебой. И, ещё не дав согласия на поездку, завалили Зиновия Васильевича предложениями:

— Фонарики надо взять: ночью-то темно…

— Накомарники, ребята, берите.

— И соли… Рыбу-то солить надо…

Но в самый-то корень смотрел Тишка.

— А мы в одном шалаше не поместимся, — после некоторого раздумья объявил он.

— Так неужели мы, Тихон, двух не построим? — засмеялся Зиновий Васильевич. — Для таких-то орлов?

Павла Ивановна привычно всплеснула руками:

— Ну, ты и бес, Зиновий…

Похвалила, значит, таким образом председателя.

Польщённый её похвалой, Зиновий Васильевич повернулся к Тишке.

— Ну, так что, Тихон, и на этот раз не сробеете? — повторил он старый вопрос.

Тишка расплылся в улыбке:

— Нет! Не сробеем!

И Зиновий Васильевич благодарно подумал, что надо бы ребятам купить в премию по велосипеду, но придержал язык, ничего не сказал о премии: не хотелось раньше времени рассекречивать сюрприз.

Ребята, не унимаясь, гомонили:

— Ножик возьми!

— Топор!

Зиновий Васильевич поднял руку, требуя тишины:

— Самое главное не забудьте: с родителями посоветуйтесь, может, и не отпустят кого… Ну, а в общем, через день будьте готовы.

Павла Ивановна, насмешничая, подняла руку в пионерском салюте:

— Всегда готовы!

5. Праздники по будням

Зиновий Васильевич не знал, получится ли всё так, как происходило в прежние годы. Да-а-вно, давно-о это было. Но в его душе поездки на дальние сенокосы сохранились как праздники. Да что там праздники! Праздники-то как раз и забылись, ни одного не вспомнить — от них осталось смутное ощущение запаха пирогов в избе да картины возбуждения родителей от того, что скоро приедут гости, а когда они приезжали и, раздав ребятам гостинцы, садились за стол, всё тонуло в обычных, как казалось Зиновию, разговорах, расспросах, воспоминаниях, и он вместе с братьями и сёстрами убегал во двор, чтобы не томиться скукой. А сенокосы запали в память не разговорами, а увлечённой работой.

Помнится, бригадиром в Полежаеве был Ваня Сак. Вот выдумщик! Он не просто давал ребятам наряд: ты иди сегодня туда-то, а тебе поручается сделать то-то, а обставлял свои распоряжения, как над ним посмеивались в деревне, причудами, будто сам не наигрался в детстве и вот теперь норовил вернуть безвозвратно утраченное.

На сенокос он повёз ребят не на телегах, хотя дороги тогда ещё и не заросли лесом, а на плотах. Здравые-то головы осуждали его: сколько времени впустую ухлопает — прямой дороги до сенокосных урочищ три-четыре часа, а тут, рекой-то, целый день плыть — не доплыть, измотает хуже работы: то на мель сели — вся ватага в поту, пока плот перетащит на глубину, а то течение ослабло — шестами упираешься в далёкое дно, а шест чуть не весь уходит под воду, и упора не получается, и ты думаешь об одном, как бы, поскользнувшись, не свалиться в пугающую темнотой зыбь, в которой неизвестно кто водится, и он, этот кто-то, обязательно схватит тебя за ногу, если окажешься в его владениях, и утянет к останавливающей сердце студёной придонной воде.

Но зато на спокойной воде можно расслабиться. Река обросла по берегам ракитником, и кажется, будто плот идёт зелёным изгибающимся туннелем. Гибкие ветви на поворотах цепляются за смолистые брёвна, но плот неостановимо плывёт по зыбкой воде, которая плещется, разбиваясь о него в брызги и принося с собой запах рыбы и леса. А из кустов, с берега, тянет ароматом смородишника, терпкой горечью черёмухи и сладковатой прелью крапивы. Но пройдётся вдоль реки ветерок, тревожным трепетом наполнятся кусты ракитника, и ко всем этим запахам прибавится ещё один, густой и сытный запах созревающих на приречных полях хлебов.